Немного ненависти

Просто эта чертова смуглая сука убедила всех, что она самая умная. А теперь она еще и собирается притащить сюда своих братьев! А леди Савин только и сказала, что: «Давай, привози их! Пускай живут здесь, вместе с приличными людьми!» Лизбит ушам своим не поверила. Словно в Срединных землях мало этого сброда! Она хотела быть доброй, вообще она щедрый человек. У нее большое сердце, спроси кого угодно. Она всегда делится с нищими, если есть чем. Но должен же быть и какой-то предел! В Союзе хватает своих проблем; кому нужно, чтобы толпа этих смуглых ублюдков притаскивала еще свои? В Адуе от них нынче не продохнуть. В городе появились такие места, куда приличному человеку и зайти-то боязно.

Она вытащила маленькое зеркальце, чтобы посмотреть на свое лицо. Эта треклятая жара для пудры просто смерть! Цокая языком по поводу цвета своих щек, Лизбит мельком взглянула в окошко и увидела какого-то нищего – он хромал по улице, направляясь прямиком к карете. Вонючий попрошайка в грязной куртке без одного рукава – из дыры высовывалась тощая голая рука. Лизбит показалось даже, что это женщина! Она скривила губы от отвращения. Нищенка была невероятно грязной, короткую щетину на ее голове покрывала корка крови, дерьма и бог знает чего еще. Судя по виду, она могла быть заразной. Последнее, что было нужно Лизбит, когда вернется леди Савин – это какая-то больная побродяжка с протянутой рукой!

Резко опустив окно, она гаркнула:

– А ну-ка, убирайся отсюда к чертям, живо!

Красные глаза нищенки скользнули куда-то вбок, она по широкой дуге обогнула экипаж и захромала дальше, согнувшись чуть не до самой земли.

Моментом позже дверь с другой стороны кареты загрохотала и рывком распахнулась. Внутрь, пригнув голову, полез какой-то человек. Здоровенный мужик в поношенной рабочей спецовке, с большим пятном сажи, размазанным с одной стороны лица. Какая наглость, вот так взять и вломиться в экипаж леди Савин!

– Пошел вон! – свирепо рявкнула Лизбит.

Однако он не пошел вон. За его спиной уже толпились другие, их ухмыляющиеся лица заглядывали в окна, грязные руки тянулись к ней.

– На помощь! – завопила Лизбит, прижимаясь ко второй дверце. – Помогите!

Она яростно лягнула чумазого и довольно удачно попала ему в челюсть, но один из других ухватил ее за лодыжку, и они выволокли ее, вопящую во все горло, из кареты прямо в канаву. Она не успела и глазом моргнуть, как оказалась в море цепких рук, тяжелых ботинок и разъяренных лиц.

– Где она?

– Дочка Калеки?

– Где эта Глоктова сучка?

– Я всего лишь горничная… визажистка! – пискнула Лизбит, не понимая, что происходит.

Грабеж! Бунт! Они стащили кучера с сиденья и пинали его тяжелыми башмаками – бедняга скорчился на земле, прикрывая окровавленными руками голову.

– Даем тебе последний шанс!

– Я всего лишь…

Ее ударили. Тяжелый, тупой тычок – и ее голова шмякнулась о мостовую. Рот наполнился кровью. Кто-то потащил ее вверх за волосы. Затрещали швы: один рукав ее жакета наполовину оторвался и повис, волоча кружево по земле. Один из людей копался в ее сумочке, выбрасывая оттуда ее замечательные коробочки с красками и пудрой, втаптывая ее щетки в грязь.

– Тащите ее внутрь! Там посмотрим, что ей известно.

– Нет! – завизжала она.

Цепочка часов оцарапала ей лицо: кто-то сорвал их у нее с шеи.

– Нет!

Гогоча, они поволокли ее к воротам, сквозь ворота.

– Нет!

Она попыталась ухватиться за проем, но ее держали – один за левую руку, другой за правую, третий за левую лодыжку.

– Нет!

Она беспомощно молотила каблуком правой туфельки по земле. Такие милые туфельки! Она так гордилась, когда впервые их надела!

– Я просто визажистка! – верещала Лизбит.

_{* * *}

– Стойте! – проревел Курбман, отпихивая с дороги одного человека, потом другого. – Остановитесь!

Один из парней уже радостно засунул руку вглубь порванной рубашки девицы. Курбман ухватил его за горло и швырнул наземь.

– Вы что, забыли, кто мы такие? Мы не животные! Мы ломатели!

В этот момент, глядя в повернутые к нему ошалелые лица, он усомнился в этом. Но все равно продолжал кричать. А что еще он мог сделать?

– Мы сделали то, что сделали, чтобы над нами не измывались! Не для того, чтобы самим измываться над другими! Мы лучше этого, братья! – Он рубил ладонями воздух, пытаясь заставить их понять. – Мы делаем это ради Великой Перемены! Ради справедливости! Вы что, забыли?

Конечно, он знал, что это не совсем так. Кто-то делал это ради справедливости, кто-то ради мести, кто-то ради наживы, кто-то ради возможности возглавить бунт, и никто не мешал им смешивать все это в разных пропорциях. В такие времена, когда в ушах стоит гул победы и насилия, даже самые лучшие могут запачкаться. Тем не менее, в толпе оказалось достаточно принадлежащих к первой группе, чтобы у людей зародились сомнения.

– Что, думаешь, отпустить ее? – спросил кто-то.

– Мы никого не отпускаем! – ответил Курбман. – Их всех будут судить вместе с другими. Судить по справедливости. Настоящим судом.

– Я просто… визажистка… – рыдала девчонка. Ее лицо было покрыто потеками пудры.