Немного ненависти

Он всегда думал, что станет ткачом, как его папаша. Золотые были денечки, в первые годы после того, как Карнсбик запатентовал свою прядильную машину. Новые мануфактуры крутили пряжу с такой быстротой, что ее раздавали практически задаром, а на ткачей внезапно образовался большой спрос. Они тогда одевались как лорды, ходили задрав носы. И да, конечно, для прядильщиков-кустарей наступили тяжелые времена, но это были их проблемы, бедолаг несчастных.

А потом, примерно в то время, когда Колтон заканчивал свое обучение, появилась ткацкая машина Масруда, и за какие-то три года ткачи пришли в такое же положение, в каком прежде были прядильщики – то есть весьма незавидное. Не сильно помогло и то, что прядильщики тоже взялись за ткачество, считая, что на этом деле можно заработать денег, но теперь денег не стало нигде.

Так Колтон оказался без работы. Пришел в Вальбек, поскольку слышал, что там работа есть всегда – но оказалось, что всем пришла в голову та же идея. Поэтому он стал охранником. Люди смотрели на него как на предателя. Но ему нужна была теплая куртка. И кормежка. И вот теперь он прикован к цепи вместе с кучей богатых ублюдков! У него даже отобрали куртку – жестокая шутка. Нельзя сказать, что с ним поступили справедливо. Но с другой стороны, спросите у прядильщиков, что такое справедливость.

Шаркая ногами, они взобрались на мост. Лаяла собака. Она скакала, как безумная, вокруг разбитой повозки, с которой горстка ребятишек растаскивала ящики, гавкая ни на кого и на всех сразу. Та женщина сзади все продолжала всхлипывать. Эти богатеи не имеют никакого понятия о том, как справляться с трудностями! Нет практики. Хотя теперь, небось, практика поя-вится.

– Погодите! – сказал ломатель, которого поставили начальником, и колонна, гремя цепью, остановилась посреди моста.

Странное дело – Колтон знал его. Кажется, его звали Локк. В те времена он тоже был ткачом. Колтон помнил, как этот человек вместе с его папашей смеялись над чем-то на собрании гильдии – еще до того, как папаша помер, а гильдия развалилась. Теперь он превратился в сурового старика. Как и многие другие ткачи – главным образом по причине Масрудовой ткацкой машины.

_{* * *}

Локк подошел к парапету и хмуро поглядел вниз.

Грязная вода, забитая пеной и мусором, с потеками блестящего масла. Он часто стоял здесь, на этом самом месте. Наблюдал за водой. После того, как умерла его жена. Такое жаркое лето, что трудно представить, насколько суровой была та зима.

Может, причиной был холод или голод, или лихорадка, а может, у нее просто кончилась надежда – вытекла вся до капли. Ее попросту невозможно было согреть. Она все слабела и слабела, а потом однажды просто не проснулась. Их сын последовал за ней двумя ночами позже, восемь годков ему было. Дочка ушла последней, чуть не дождалась оттепели. На самом деле он уже не помнил, какими они были. Не мог вспомнить их живыми. Зато он помнил их мертвыми. Пару ночей он спал рядом с ними, в соседней комнате, пока земля не оттаяла. Их последние ночи вместе.

Он помнил, как их хоронил. Всех в одной могиле, и это ему еще повезло – слишком многих закапывали той весной. Жена легла на дно, дети поверх нее, словно она их держала, что ли. Он глянул на них сверху и подумал, что им повезло. Пожалел, что он не с ними. Он не плакал – не знал, как. Могильщик положил ему руку на плечо и сказал: «Надо бы тебе сходить на собрание. Послушать Ткача».

Помнится, он поднял тогда голову и увидел группу проходящих мимо богатых горожан. Они смеялись – но не над ним и его горестями. Их они просто не замечали. Словно жили в другом мире, где не было ни его, ни его мертвых.

Теперь все изменилось.

Повернувшись, он посмотрел на них. У нескольких человек шла кровь, несколько женщин плакали, но Локк не чувствовал жалости. Вообще ничего не чувствовал. Прошло много времени с тех пор, как он чувствовал что-нибудь.

– Что вы делаете? – спросил один из них, с окровавленным ртом. – Я требую, чтобы вы сказали мне, что вы…

– Заткнись! – взвизгнула краснощекая девчонка в разорванном платье. – Заткни свою вонючую пасть, говноед!

Локк поглядел на тяжелую цепь. Едва ли кому-нибудь из них удастся уплыть, будучи прикованным к этой штуке. Всего-то делов – столкнуть в воду первую пару, и остальных потащит следом. Утащит на дно реки. И дело будет кончено.

Он понимал, что это вряд ли будет справедливо. Но, возможно, это будет достаточно близко к справедливости.

Двое мужчин гнались за третьим с палками в руках, били его и смеялись; он спотыкался и падал, а они снова втаскивали его на ноги и снова били. Какой-то нищий, скрючившись в дверном проеме возле самого моста, блестящими глазами смотрел на Локка.

_{* * *}

Старый ломатель, возглавлявший колонну, поглядел прямо на нее, и Савин попятилась, вжавшись в свой угол, кутаясь в вонючую куртку.