Дни же проводил младенец в яслях детских, со множеством своих ровесников. Вместо матерей были в заведении том для младенцев воспитатели. И воспитатели те были жены и девы, трудящиеся за малую плату. Потому не радели они о младенцах, и смотрели только, чтобы те вреда себе и товарищам не причинили да съедали данное им вовремя и полностью. Самым мерзким в работе своей полагали жены и девы те – менять одежду младенцам, что в одежду испражнились. И называли они тех младенцев, что в одежду испражняются, существами вреднейшими и отвращение к ним питали, слова говорили им злые и родителей младенцев тех почитали за дурней. Поэтому боялись младенцы те воспитателей, и, когда имели нужду в чем либо, не хотели спросить.
Иван же сызмальства почитал за правило молчать на людях, прятался от взгляда воспитателей, и не плакал никогда. И признан был женами и девами, в яслях трудящимися, за дитя глупое и неразвитое.
Подросши, Иван в школу пошел. Грамота ему легко давалась. И быстро обрел он друзей новых себе. Встречался с друзьями в школе, и во внеурочное время веселились они, в игры разные играли и дрались иногда с другими школьниками, которые про него и его друзей злое говорили.
Однако учителям не по душе Иван пришелся. Видели они в нем отрока скрытного и угрюмого, мыслящего дурное в сердце своем, – ведь молчал он, и никогда не вопрошал их ни о чем, и, хотя знаниями овладевал легко, похвал учительских не хотел добиваться. Посему спрашивали с него уроки строго и ошибок не прощали. Иван же строгость их терпел и попреки все сносил молча.
Матери же его легче жить стало, и не болело уже сердце ее так сильно за сына своего. Казалось ей, что, когда ее нет, сын ее – в правильном месте находится и полезными делами занят. Потому стала она больше радеть о работе своей. И хозяин лавки базарной, где торговала Ольга, доволен ею был. И за годы прошедшие сумел удостовериться, что работница сия не ворует и трудолюбива. И доверил ей начальство над другими своими работницами, что на рынке торговали, и денег стал платить больше.
Стала Ольга чаще на людях показываться, и одежды себе красивые покупала. Дело свое новое вела с достоинством – приказы торговкам умные отдавала, деньгам, с них собранным, счет вела честный, и собою не гордилась. Люди, на базаре том торговавшие, Ольгу за дела ее уважать стали. А хозяева лавок стали на нее заглядываться. Ибо, сняв с себя ярмо работы тяжелой, да в одеждах красивых, привлекала Ольга мужские взгляды.
Знала Ольга счет годам, проведенным в одиночестве да в работе непосильной. Тосковало сердце ее по родному сердцу. И томилось тело ее по мужским рукам. И виделся ей во сне любимый ее, Рафаил. Но боялась она и не смела с мужчинами сходиться. Казалось ей, что не будет ни один из них так пригож и ласков, как муж ее, без которого осталась. И за сына своего опасалась: что не признает отрок в чужом человеке отца.
И через девять лет после смерти явился ей Рафаил во сне. Но не сильным и нежным, стройным да жарким, как обычно ей в горячих снах являлся. А в робе шахтерской, с тусклым фонарем на треснувшем шлеме и с лицом черным. И сказал ей Рафаил голосом тихим и усталым: «Пойди, Ольга, и найди себе мужа. Приведи его в дом наш. И будет он отцом сыну моему». Заплакала Ольга и кинулась в ноги ему, в пыль угольную упала, спрашивала: «Любишь ли меня, Рафаил?». Поднял ее муж руками черными, твердыми и ответил: «Не бойся. В другом муже я тебя любить буду. Ибо в другом лишь любить смогу, как жену. Ведь мертв я». Обнял он Ольгу крепко, а после отстранил от себя и дал ей в руки фонарь тусклый со шлема своего. А сам расстегнул на себе одежду, и обнажился под одеждой каменный уголь.
Проснувшись, увидела Ольга, что день ясен, и что весна давно, и птицы поют. И радостно ей стало. Тепло было на душе ее от любви мужниной и не страшно нисколько. Разбудила она сына своего, и одежду ему велела надеть праздничную. И сама оделась нарядно. И улыбалась весь день.
На следующий день подошел к ней человек один, которого она знала в лицо и который на базаре том лавку мелкую держал и торговлю вел молоком и сыром коровьим. И сказал ей муж сей: «Я каждый день встречаю тебя, Ольга. И радуются глаза мои, на тебя глядя. И стучит сердце мое, только пройдешь ты рядом. И боюсь тебя, и слова сказать не смею – лишь поздороваюсь. А вчера ты так светла была, так улыбнулась мне, что вот, стою я перед тобой, и говорю, и хочу, чтобы ты была со мной сегодня вечером». «Зачем зовешь? Легкой добычей, меня, одинокую, счел?» – спросила его Ольга, ибо удивилась, потому что девять лет никто не подходил к ней. Он же ответил: «Хочу лишь быть с тобою рядом сегодня – хоть в кино пойдем, хоть на пир какой, а хоть и по улицам ходить, разговаривать». «Да как звать тебя?» – спросила Ольга. «Федором люди зовут, Алексеевым», – отвечал он. Покраснела Ольга лицом, и кивнула ему, и взгляд у себя на груди спрятала.