— Ну вот и славненько! Эти фото и видеоматериалы приобщим к делу. И свидетельские показания тоже. Вот знал же, не зря встреча затевалась. Тех, кто еще у меня сегодня не был — приглашаю в кабинет, а вы, — кивает мне, хмыкает, обнаруживая руки Степана там, где им не место. — Роковая женщина Маргарита Анатольевна, и ее герои — свободны. Спасибо.
Влад резко разворачивается к следователю:
— Это что за подстава? Ты кем себя возомнил? Бессмертный? Думал, я не разберусь с этими… не найду как наказать?
Спокойный и довольный Владлен Изосимович фыркает:
— Ты реши, тебе надо, чтобы дело было раскрыто и виновные наказаны по закону или в Зорро поиграть?
Чуть не заржала от неожиданности, ибо любимый супруг был очень похож на «лучшего Зорро всех времён и народов», о чем я не единожды говорила, в том числе и ему самому. Должен был заценить комплимент от следствия.
Но нет.
Муж, вероятно, собирался вступить в дискуссию, но в этот момент увидел нас со Степаном Тимофеевичем, и весь его порыв доказывать свою точку зрения тут же угас.
— Руки, бл* убрал, — рыкнул, выдергивая меня как репку из загребущих лап телохранителя. Прижал к себе, ощупал, в глаза заглянул. Выдохнул после моего успокаивающего кивка.
А затем, процедив в пространство: «Счастливо оставаться», злющий Владимир Львович, вновь подхватив меня на руки, поволок, как трофей, на выход.
Рус и Степан понеслись следом.
А на пути к долгожданной свободе, около турникета, нас ожидал товарищ полковник и был весьма лаконичен:
— Влад, на пару слов.
Благодарно кивнула избавителю, благополучно опустившись на пол.
Мы с Русом в сопровождении Степана Тимофеевича потопали на улицу, ибо душа требовала простора и свежего воздуха. Ну и уйти уже отсюда.
Остановились на крыльце, в попытке урвать хоть немного лучей холодного ноябрьского солнца.
— Мам, чего ты молчишь? Чего ждёшь? Пока тест сделают, и эти уроды будут ему указывать, как жить?
Вздыхаю. Ну, как еще объяснить? Я столько раз уже свою позицию подчеркивала, а как какой-то шухер — у них из головы все вылетает, вот что за мужики?
— Нет, жду, когда он со своей детской травмой разберётся. Да и в целом я его люблю и хочу для него счастья, каким бы оно ни было для меня.
Степан, курящий чуть в стороне от крыльца, презрительно фыркает, а Рус откровенно негодует:
— Ну, ты, конечно, мам!
— Не веришь мне до сих пор, Марго? — Влад бесшумно подходит со спины, укутывая в такие родные и привычные объятья.
С ним, как всегда, тепло. И сердце стучит быстрее, и воздух пахнет грядущими чудесами, и даже небо кажется светлее и выше.
Мысли, кстати, тоже проясняются:
— Твое счастье и спокойствие для меня в приоритете. Я тебе верю, но любить и беречь меньше не проси.
Муж фыркает в затылок, сжимает руки крепче, делая наш контакт очень плотным, ведет горячими губами по шее, а после неожиданно целует в висок:
— Только больше.
— Это как? — несколько недоумеваю.
— А вот так, — протягивает мне сложенный вчетверо лист.
Разворачиваю, а это рисунок Ника, где изображена вся семья плюс ещё некоторое вполне узнаваемое прибавление. Причем с двумя детьми.
Внезапно.
Вырастили мини-версию Пикассо периода кубизма! Вот зачем Рус ему эти художественные альбомы выдал, а?
Я так мечтала, что мальчику классика понравится. Ну, какой Суриков, Васнецов или Верещагин теперь? После Пабло-то?
Тут в лучшем случае — Врубель.
А у меня от него голова болит.
Глава 51
Влад
Нах*, теперь я понимаю, почему так не любят ментов. Как в дерьме искупался.
Да, большая его часть перепала от дорогих кровных родственничков, но кто все это организовал? Вот.
Полкан, ясен пень, просил не серчать на коллег, и зла не держать, а я не смог. Пообещать.
Кивнул только и поспешил к своей Королеве, потому как Стапашкина инициатива меня, откровенно говоря, несколько зае*ала.
С хера ли он постоянно и демонстративно тянет свои лапы к моей жене?
На крыльце Марго со старшим выясняли, что и почему. Звезда моя, как всегда сначала обо всех думает. Ну, да ладно, о ней и ее комфорте я позабочусь. Тем более, здоровье мы ей основательно своими травмами подорвали, бл*. Три барана.
Притягиваю любимую в объятья, чувствую, как привычно расслабляется в руках. Как льнет. Доверяет.
Набью я чью-то наглую морду, вот сука, только до зала доберусь: форма моя сейчас ни к черту. Но это не значит, что я ему спущу эти поползновения просто так.
Нет.
Пора домой, там разберемся.
— Короче, родители, я несколько перебрал охренения сегодня, — Рус морщится.
Шагает к нам, целует мать. Хлопает меня по плечу:
— Впечатлений мне хватило, так что я к девочкам в больницу. Ночевать тоже у них буду, если не выпрут.
Сын с сияющими глазами коротко стукает кулаком о мой, автоматически сжавшийся в ответ, и отбывает
Так, еще же надо адвоката им организовать для развода, бл*. Забыл.
Что же, теперь мой выход:
— Давай, Степан Тимофеевич, доставь в последний раз нас до дома, да разойдемся с миром.
Королева прячет лицо у меня на плече.
Я чувствую, как она тихо хихикает.
Нет, он ей не просто «никак», он ей активно не нравится. А то, что я сказал — радует.