Немного свежего хлеба (СИ)

Какая ужасная ложь… Чудовищная. И ещё чуть-чуть, и слёзы сами собой покатятся по щекам. Но на Женькиного отца эта беззаботная улыбка подействовала лучше, чем любое самое активное отнекивание. Мальчик просто развлёкся, мальчик не напрягся, мальчику понравилось тусоваться. Да, действительно, платить за это не стоит.

А потом они все вместе ехали в лифте. И Котька не смотрел на Верни. Хотя хотел, очень хотел. Но боялся, что сорвётся, обнимет при родителях и никуда не отпустит, даже если буду разнимать силой. Такая глупость, честное слово.

- Вова, я тебе позвоню, - говорил Женька, когда садился в машину. – Или напишу письмо… В конверте, по старинке.

- Выздоравливай. Я буду ждать.

- Постараюсь, Котик, - Женька даже засмеялся, по-своему, по-детски. – Спасибо за всё.

Дверца захлопнулась и машина глухо зарычала. Котька поднял вверх руку, не в силах больше ничего говорить. Это же не конец?.. Они ещё встретятся, непременно встретятся. Пусть не скоро, но когда-нибудь. Но обязательно. Ведь это же любовь, это же чудо! Инопланетное…

Котька, не моргая, смотрел, как машина грузно вписалась в поворот и скрылась за домом. Соседка по этажу медленно плелась ему навстречу, чёрный здоровенный кот, переваливаясь с боку на бок, шёл за ней.

- Здравствуй, Вова, - вздохнула она, присев на лавочку. – Своих провожаешь?

- Да, уехали.

- Ну счастливый путь им, дай бог здоровья.

- Да, дай бог…

Часы в мамкиной комнате пробили десять раз, когда Котька вошёл в дом. Всё те же привычные запахи. Мать на кухне готовила свой фирменный пирог, а-ля «фиг потом отдерёшь от сковороды».

На сотовом десять пропущенных звонков от Светки и два от Рыжего, разбросанные по столу учебники, груда сваленной на стуле одежды. Всё своё, родное. Шмотки, шмотки, шмотки…

- Вова, иди ужинать, - мать злится, словно он уже надоел, и не важно, что его целый день не было дома. У неё же начинается сериал, что-то там «любовь, только любовь, кругом эта долбаная любовь», не до Котьки. А потом друг придёт в гости… Ещё тот кавалер. – Вова, ну я тебе сказала или не тебе?! Некогда мне с тобой возиться. Поел быстренько и иди гуляй спокойно!

- Я не хочу есть и гулять сегодня не пойду, - Котька закрыл дверь прямо перед мамкиным носом.

- Ну как хочешь, мне больше достанется!

Обиделась. А, без разницы… Друг успокоит.

Котька сел на пол, прислонившись спиной к двери. И только сейчас понял, что Женька ДЕЙСТВИТЕЛЬНО уехал. Не на день, не на два… на сотню, на тысячу дней. Быть может, навсегда. Какое страшное слово - «никогда». И можно плакать до потери сознания, оно не будет звучат слабее. И можно разгромить всю комнату, можно разбить все стёкла, можно довести мать до истерики, переругаться со всеми соседями, но всё равно будет это «никогда». Женька не вернётся. Чудо инопланетное… такое мудрое, такое славное, самое-самое любимое…

- А я бы хотел поехать в Питер на Терапи-сейшн, зря ты отказываешься, - улыбается воображаемый Женька. Он совсем как настоящий, только потрогать нельзя. Но это он, точно он. – Люблю танцевать.

- А я тебя люблю...

Оля никогда не спрашивает у Котьки, чьё письмо он читает каждую субботу вот уже на протяжении пяти лет. Это личное, только между двумя людьми, одного из которых, быть может, уже нет в живых. И она хотела бы знать, но никогда не решится спросить. Котька сам расскажет, когда-нибудь он непременно расскажет, а если нет - значит, так и должно быть.

«Здравствуй, Владимир Кузнецов! (испугался, да?)

Сразу и о главном - кормят плохо, дети носятся по коридорам, шумят. Читаю книжки. Одна из последних - Гарсии Маркеса «Сто лет одиночества». Из ниоткуда в никуда. Но это не значит, что и пытаться не стоит? Стоит, ещё больше стоит. 

Ты понравился моему отцу, особенно тем, как ты отказался от денег. Он очень проницательный, он сказал, что ты меня любишь. И ещё он сказал, что у тебя большое будущее. Я ему верю, и ты тоже поверь.

Я знаю, что ты будешь скучать, но ничего не могу с этим сделать, просто поверь мне на слово - однажды ты проснёшься и поймёшь, что можешь полюбить другого человека, совсем не похожего на меня. И я буду за тебя рад, правда-правда.

А я всё равно называю тебя Котиком. Тебе идёт.