Немного зло и горько о любви

– Но ты разбиваешь о синий камень стеклянные замки, ты сам не даешь ей приюта! Где ей жить, когда кончатся твои силы делать выдох в узкий туннель смысла?

– Моя любовь не умещается в себе самой, если я не стану разбивать сосуды с ее драгоценным миром, она белой лепрой покроет скулы – прокаженным стану я, бредущим по пыли прокаженным в балахоне с капюшоном, скрывающим взгляд, прокаженным с хриплым тревожным колокольцем в руке – «не приближайся ко мне никто, я несу заразу и смерть»… и лучше я буду слушать звон разбивающихся сосудов, созданных моим дыханием, чем звон проклятого колокольца.

– Зачем же ты горюешь о бездомности любви, разбивая о камень всякий возможный дом для нее? Ты носишь вирус Сизифа в крови, безумный Стеклодув?

– Я создаю сосуды для ее драгоценного мира, чтобы ему было куда влиться и откуда пролиться. Мой труд живет миг, но без него не пахли бы миром ни ноги Спасителя, ни волосы Магдалины, ни ложбинка между грудей у возлюбленной, ни сладкие лепестки ее розы, ни ямки ключиц…

Голоса смолкают, и тут же сепия окружавших меня стен стремительно рыжеет, потом опалово белеет, молочнеет, я не в силах смотреть на исчезающую оформленность мира вокруг меня и решительно зажмуриваюсь. Во сне… Потом слышу, как где-то равномерно каплет секундами время водяных часов. Мне кажется, что секунды отмериваются всплесками от падающих в молоко жемчужин.

«Это жемчуг, попранный когда-то свиньями, и теперь его отмывают в молоке», – почему-то решаю я, но глаз не открываю. Понимаю, что все еще нахожусь в пространстве сна и жду, жду момента, когда начнется следующее действо.

Оно начинается – я понимаю это безошибочно – и открываю глаза. Вижу подиум ложа. Обнаженная женщина лежит на боку, как Даная, принимающая златодождего Зевса. Глубок прогиб ее талии, высоки широкие бедра. Мужчина лежит рядом, лицом обращен к ее лону. Глазами нежит тайну линий, а язык – я ощущаю это вдруг – язык еще хранит вкус сочной вагины женщины.

Он поднимает голову и взглядывает в лицо своей женщины. Та улыбается ему безмятежно, вседозволяюще.

– Я поговорю с ней, не подслушивай! – улыбается он женщине. Она кивает и блаженно прикрывает глаза.

Мужчина осторожно раскрывает створочки, выпрастывает пальцами лепестки, поглаживает розоватую жемчужинку и шепчет нечто древнее прямо в устье. Мне виден теперь затылок мужчины – не лицо. Видны также стройная шея, мощный изгиб желоба спины, небольшие ягодицы, длинные сильные ноги, широковатые ступни. Весь он – желание, но желание ровное, как жар в хорошо разогретой печи, желание, готовое ждать, сколько нужно, желание, управляемое и послушное своему господину.

«Да! – внезапно понимаю я. – Он именно что господин! Такому подчиняться – в радость».

Во сне мне слышны все слова, что мужчина влагает в устье женщины, это древние слова, кодирующие ветхое знание, и смысл их никому на земле не ясен, но самый звук полнит сердце восторгом и страхом.

И мне кажется, что, если надеть на мужчину нагрудник и фартук, я узнаю в нем давешнего Стеклодува.

И мне слышится, как голос его истолковывает рунические изгибы древних любовных формул:

– Да, лисы имеют норы, и птицы имеют гнезда, а любовь бесприютна, оттого так стремит нас друг к другу, ибо мы вдвоем – ее дом, ее арена и амфитеатр, ее рампа и партер. Мы высекаем из тел друг друга летучую субстанцию, живущую сотую долю секунды, но вечной любви и не нужно больше земного времени, чтобы осиять все вокруг, чтобы вызолотить взгляд избранных ею.

Там, в складочках и лепестках твоих, зашифрован код моего спасения, и я сцелую каждый его штришок, вберу тайное знание в подъязычную ямку, растворю слюной и верну тебе же, верну каждой нотой феромонов, каждой каплей semen, что белой рекой стекает мне в позвоночник из Млечного Пути, стекает, чтобы быть втертой в твои запястья, шею, грудь, живот…

– До тебя у меня была такая девочковая душа, милый, – это голос женщины, и он смутно знаком мне, – я была как маленькая сестра Суламиты: спящая гроздь винограда вместо сердца, еще одна гроздь – вместо живота. Но ты пришел, и гроздья стали вином, кровь смешалась с проснувшимся соком старой лозы и приобщила меня к земле, к земле, из которой сотворен был первый мужчина, сотворен смелыми руками Бога.

Что нет Женщины без Мужчины, милый, ощутила это собой, понимаешь? И то, что я – женщина, возможно лишь при условии, что ты – мой мужчина.

– Я хочу свершить ритуал, объединяющий нас в одно, милый, слышишь? Я хочу так.

– Да, – голос мужчины хрипл, – ты так хочешь, я так хочу.

– Но как мне узнать, что нужно делать? – Голос женщины страстен и нетерпелив.

– Кто-то из нас поймет это в свой срок. И скажет другому. Мы узнаем. Не тревожься. Мы есть.

Я вдруг с детским ужасом ощущаю, что еще миг – и меня отлучат от этого сна. Я хочу стать младенцем, подброшенным к двери этого Мужчины и его Женщины, младенцем без медальона с именем, младенцем в корзинке, и невозможно его не принять…