Немножко иностранка

Генка встает со своего места и пересаживается к Тане Митрофановой. Таня не выражает никаких эмоций. Сидит с каменным лицом.

Ивашова проиграла, но не теряет достоинства. Она только что получила нравственный заряд.

Москва. Шереметьево.

Николай спускается с трапа самолета.

Выходит из здания аэропорта. Берет такси.

Темная Москва. Такси подъезжает к дому-башне на проспекте Вернадского.

Николай открывает ключом свою квартиру.

Навстречу ему выходит жена Лиля, холеная, ухоженная женщина.

– Ой! Приехал. А я тебя вчера ждала.

Лиля обнимает мужа.

– Ты голодный?

– Само собой.

– Борькина орава все сожрала. Поешь в кафе. Ладно?

Николай молчит.

– Ты знаешь, какая сейчас молодежь. Сплошная наркота. Пусть лучше у меня собираются. Борька будет на глазах. Мне так спокойнее.

Из-за закрытой двери доносятся звуки гитары и лошадиное ржание молодой компании.

В квартиру входит носатый юноша со скрипкой.

– Здравствуйте, – здоровается он.

– Это Миша, – представляет Лиля. – У него завтра конкурс. Решается вся его судьба. Он пятнадцать лет шел к этому дню. Миша, раздевайся, проходи прямо.

Миша раздевается. Проходит в гостиную, где стоит рояль.

– Какие пятнадцать лет? – не понимает Николай.

– Ну как? ЦМШ, консерватория. Он, бедняжка, так волнуется, ни с кем не может играть, только со мной. Ты посиди на кухне. Хорошо?

Николай проходит на кухню. Курит. Просматривает газету.

По квартире плывут звуки скрипки.

Появляется Лиля.

– Извини, я надымил, – говорит Николай.

– Это пустяки. Не в этом дело.

– А в чем дело?

– Мише все время кажется, что он мешает.

– Правильно кажется.

– Он не может сосредоточиться. У него тонкая организация музыканта. Очень хороший, воспитанный мальчик…

– Ты скоро закончишь? – спрашивает Николай.

– Ну, часа через три точно.

– А мне куда деваться?

– Сходи в кино. Погуляй, в конце концов. Ты совершенно не двигаешься…

Вечерняя Москва.

Кафе-стекляшка.

Озерников сидит за столом и ест пельмени. Они довольно крупные и голубые. Народу не много. Вокруг люди среднего достатка, мягко говоря: небритые лица, кроличьи шапки. Пожилая уборщица вытирает стол вонючей тряпкой.

– Тебя что, дома не кормят? – спрашивает уборщица.

– Не всегда, – отвечает Николай.

– Пьешь?

– Не всегда.

– А зарплату отдаешь?

– Не всегда.

– Тогда понятно…

Николай сидит на скамейке в парке. Дышит воздухом. Ему быстро надоедает дышать.

Зашел в телефонную будку. Набирает нужный номер.

– Я знала, что ты позвонишь, – отзывается Тамара.

– Откуда ты знала?

– Чувствовала.

– Ты вот что… Мне надо пропасть на какое-то время. Ты не жди. Уходи к Сикорскому. Какой смысл тебе сидеть без работы?

– Я не пойду к Сикорскому.

– Почему?

– Он блеет как козел.

– А я не козел?

– Ты – Моцарт.

– Спасибо, Тамара…

– За что? – не понимает Тамара.

– У меня низкая самооценка. Я себе цену знаю. А твое отношение держит меня на поверхности. Не дает опуститься.

– Люди с высокой самооценкой всегда довольны собой. Они останавливаются, как стоячая вода, и воняют. Возле них неприятно находиться. А люди с низкой самооценкой стремятся куда-то и журчат, как горные ручьи.

В будку постучали.

– Я больше не могу говорить, Тамара.

– Исчезай и воскресни. Я буду тебя ждать! – кричит Тамара.

Молодой парень стучит монетой в стекло громко и требовательно. Николай выходит.

– Ой, это вы? – смущается парень. – Так бы и сказали…

Николай широким шагом подходит к своему дому. Поднимается в лифте. Входит в квартиру.

Миша играет вдохновенно. Лиля аккомпанирует, качаясь спиной.

Николай не раздеваясь проходит мимо них, достает из письменного стола свою сберкнижку, кладет во внутренний карман и выходит.

Миша не останавливает смычка. Лиля продолжает мастерски аккомпанировать. Прекрасная мелодия разносится по всему дому, выплескивается на улицу через открытое окно.

Вокзал.

Николай подходит к вагону.

Знакомая проводница Мила проверяет билеты.

– Ой! – радуется она. – Вы с нами ехали неделю назад, помните?

– Ну конечно. Здравствуйте.

– Вы опять туда же?

– Не совсем. Дальше.

– А где все ваши?

– У себя дома.

– А вы куда?

– И я к себе.

Николай проходит в вагон.

Поезд несется в темноте с включенными фарами.

Дорогу перебегает заяц. Он не догадывается перескочить через рельсы вправо или влево, потому что там – темнота, неизвестность.

Зайца нагоняет грохот несущейся гибели. Заяц метнулся в сторону, перескочил через рельсу. Он успел. Все удачно.

Поезд несется дальше, прорезает фарами бесконечное пространство.

Немножко иностранка

Крым. Коктебель. Июнь. Рай.

В раю стоит Дом творчества писателей. В него не просто достать путевку. Во-первых, надо быть писателем, во-вторых, понравиться теткам, которые выдают путевки. Мне удается первое и второе. И вот я иду по дорожке к морю, держу за руку маленькую четырехлетнюю дочку. Ручка у нее тяжеленькая и теплая. Она впервые в жизни видит розы на кустах, пальмы с шерстяными стволами. Ей это все до фонаря, главное, чтобы мама была рядом, и держала за руку, и никуда не отходила. Ни на шаг. Потому что одной очень страшно.

Мы выходим к морю. На берегу стоит моя подруга, назову ее Лара.