Немой

До нужного дома, до этих Петухов, добирались через лес, мощный американский «додж» выхватывал светом крутые повороты. В таких поездках майор Короткий обычно чувствовал себя превосходно, знал, что выполняет работу с немалым риском: сколько ползает еще последышей, недобитков, оставленных тут оккупацией. Никогда бы не поверил, что какая-то бородавка покажется страшнее бандита за кустом. И вот, пожалуйста, не смотрит на дорогу, а все вслушивается: как там под воротником? Щемит еще больше. От толчков, дерганья пластырь отклеился — врачи, так вашу!

Поэтому, когда навстречу машине бросился огромный пес, майор, не раздумывая, приказал:

— Стреляй!

Прямо из кабины собаку расстреляли автоматной очередью. Дверь оказалась незапертой, что майору Короткому не понравилось. Были в этом какой-то вызов, самоуверенность хозяйчика.

— Смело живем! — вместо «здравствуйте!».

— Немцев прогнали, у себя дома, кого нам бояться? — ответил невысокий, майору уже знакомый старик. Седая голова, а усы, бородка темные, будто подкрашенные. Интеллигента из себя строит.

— Собака не привязана. Пришлось привязать нам.

— Значит, имеете право, если стреляете.

— А это кто у вас?

— Дочка. Извините, рожать вздумала.

Ишь, все с подковыркой, с издевкой. Посмотрим, посмотрим, как запоешь.

— Есть еще кто-нибудь.

— Сынок на печке. Мой внучек.

— А муж?

— Мужья теперь, сами знаете…

Майор не стал добиваться уточнения. Черт, загвоздка! Как ее тут одну бросишь, роженицу? Хорошо, что из сельсовета прихватили с собой понятого, ему и поручить, чтобы привез акушерку.

Лишь тень майора, — лампа свисает с потолка, — заполняя просторную комнату, перемещается по бревенчатым стенам, по дощатому потолку. Все остальные ждут его распоряжений; понятой, держа картуз у колен, замер у порога, младшие офицеры дежурят у окон, старик возле постели с роженицей.

Сказал женщине как можно мягче:

— Извините, незваные гости всегда не вовремя. Если бы мы знали…

Сам внутренне усмехнулся: ну а если бы знали? Отменили бы акцию? Смешно.

Надо приступать.

— Обойдемся без протокольных формальностей. Вы — Кучера Иосиф Герасимович.

— Совершенно точно.

— Год рождения, прочее — потом. Партизан, насколько нам известно?

— С сорок первого.

— Знаем. Даже то, что ранение имеете.

— Ничего, на победителях, как на собаке, раны затягивает мигом.

— Допустим, хотя собаки тут не к месту. Оружие имеете?

— Сдал, как положено. По списку: полуавтоматическую винтовку СВТ, две гранаты, пистолет системы «наган».

— Это вы правильно сделали. А то один вот так жил на отшибе, пожар приключился, так на том месте, где гумно стояло, танк! Вылез, пожалуйста. Как из штанов. Но, говорят, это в Западной Белоруссии было.

— Всякое рассказывают. Чудаков на свете хватает.

— Чудаков или врагов?

— А это как посмотреть.

— Ну, что, темнить не будем? Знаете небось зачем пожаловали?

— Догадываюсь. У вас теперь красные погоны. А были, помните, небесные, летчицкие.

— И я вас узнал. Так что можно без лишних церемоний. Приступайте, — приказал своим сотрудникам.

— Дом, как видите, пустой, найти, если что есть, легко, — поощрил хозяин.

— А все-таки поищем. Приступайте. На чердак где лестница?

— Там, в холодном помещении.

Майор подсел к столу, постучал ногтями по дереву (так делал кто-то из больших чинов в каком-то кинофильме) и спросил немного не своим голосом:

— Вам не стыдно?

— Это чего же мне стыдиться?

— В глаза Советской власти, народу смотреть не стыдно?

— Это вам? Вроде бы не очень.

— Значит, то, что народный комиссариат в третий раз вас вынужден арестовывать, — плевать на это?

Кучера хотел ответить этому толстогрудому и толстозадому, как баба, хмырю, но глаза его встретились со взглядом дочери, он сразу обмяк, плечи опустились, промолчал.

Майор неловко повернулся, и тут же воротник задел проклятую бородавку — это помешало Короткому посмотреть, вникнуть, чей кашель глухо прозвучал где-то за печкой. Но с печки донесся голосок (ах, вот кто это!):

— Не обижайте дедулю. Я папке скажу.

— Ты там где? У, какой грозный! Покажись, казак. А где твой папка?

— Папа придет и вас набьет! — Павлик грозит из-за печной трубы, не открываясь врагу. Толстый дядька его не видит, а мамка, лежа на подушке, делает страшные глаза, аж смешно. Пообещал толстому:

— И за мамку набьет.

— Скоро внучек, скоро татка придет, — вмешался старик и пояснил майору: — Кого увидит, сразу: мой папка! Вы уйдете, будет всем рассказывать, что у него папа военный, в ремнях весь.

Франц, задавив в себе предательский кашель, лежал в своем пенале на топчане, им же сколоченном, лицом в ладони. Видимо, древесная пыль, вдохнул неосторожно.