Немой набат. Книга третья

— Именно что долгий. А ведь самое время предложить Западу нашу народную нравственность — от традиционной семьи до межнационального мира. Если по-крупному, Россия — последний оплот классических европейских ценностей, о которых миллионы людей на Западе мечтают. Человечество-то ныне гниет с Запада. Но Путину — не до того. Даже позволяет внутри страны над российской духовностью издеваться. Демократия! Великая идея Запада! Э-эх! А у нас: больше цифры — меньше духа. В вопросах теории, я бы сказала, полная беспечность, какое-то стратегическое безмыслие. Нельзя по их правилам играть, они — шулеры. — Засмеялась. — Помню, по ТВ показали юмориста Галкина: дебаты Путина с Путиным. Один только раз мелькнуло, и все. А ведь Галкин самую суть ухватил: такое впечатление, что Путин без конца сам с собой дебатирует. Ты ведь понимаешь, что это значит.

Выговорившись, умолкла.

Потом все трое со смаком, с чувством, со счастливым смехом очень вкусно перекусили. Видя, с каким удовольствием уплетают мама и папа, Ярик «составил компанию», не капризничал, сам тянулся ртом к ложке с овощным супчиком, с творожком и даже отпробовал свежепросольного огурчика. А пообедав, послушно позволив маме влажной салфеткой отереть ему губы, уставший от падений и вставаний, «наетый и напитый», сразу уснул на приготовленном для него мягком одеяльце.

Глядя, как она бережно, со словом «любимка» укрывает сына простынкой, сколько радости на ее лице, Донцов сходил с ума от нахлынувших трогательных чувств и, хорошо зная и понимая Веру, был уверен, что сейчас услышит именно тот вопрос, какой вертелся на языке у него самого.

И услышал.

— Витюша, думаю, на следующий год надо рожать второго, а?

Он жарко обнял ее, повалил на одеяло и долго целовал губы, щеки, глаза, шепча между поцелуями:

— Да... Да... Да. Надо, надо, обязательно надо второго.

— Мальчика или девочку? — засмеялась она.

— Двойню!

Когда угомонились, Вера принялась аккуратно раскладывать по пакетам блюдца, ложки, вилки, конечно, и пищевой мусор, говорила:

— Как жизнь меняется, Витюша! Третьего дня мне Антонина сказывала, что раньше деревенские бабы полиэтиленовые пакетики сберегали, мыли их в теплой воде и снова пускали в дело. А сейчас они стали экологически вредными, идет возврат к бумажной упаковке. Но мясорубки ручные добром поминают. Электрические, они ненадежные, а те, железные, были вечными, столы ломались, к которым их прикручивали, а мясорубкам хоть бы что. Вот умора!

— «Сказывала»! Ты совсем окрестьянилась. Раньше-то у тебя было «рассказывала».

— Да ведь верно люди говорят: с кем поведешься, от того и наберешься. А по мне, между прочим, этот старосельский язык — он вкусный. Вечерами, когда Ярика уложу, я обычно сажусь пояндексить. И когда был строгий карантин, в соцсетях шла жуткая бойня, люди от безделья устали больше, чем от работы, скука, тоска, вот злость и выплескивалась. Оно и понятно: бокса без мордобоя не бывает. Потому и язык несносный. Исковеркали родную речь, сплошь гадости да гнусности, сплошь горбатые слова, сплошь «онлайн в прамтайм». А здесь, в русской языковой стихии, сижу словно в блиндаже. Хотя народ не устает импровизировать. Знаешь, как здесь выходные дни называют? Просто «выхи». А «кстати» — просто «кста». Но я укрылась от хвори не только вирусной, но и от безумия новых условностей, аж страшновато в город возвращаться. Наверное, сперва буду там на цыпочках ходить.

— Нет, дорогая моя, тебе это не грозит, ты у меня абсолютно самодостаточная. — Хохотнул. — Хотя эта цифровая жуть всех зацепила. Потому и смешиваешь французский с нижегородским, «сказываешь», что «пояндексила».

Виктор смотрел на жену и не мог налюбоваться, немел от восторга, восхищаясь прелестью ее слов, полной схожестью взглядов на жизнь, без чего настоящей любви-то, пожалуй, не бывает, — только страсть. Чистой воды бриллиант ему достался!

— Ты чего молчишь?

— Веруня, склад ума у тебя, конечно, нестандартный. Начинка для тебя изначально важнее обертки, фантиком, каким бы он разукрашенным ни был, тебя не возьмешь. А сейчас, когда измудряются упаковку делать изощреннее и дороже самих изделий, — ты понимаешь, я говорю иносказательно, — твой талант и вовсе на вес золота.

— Я в тебе сразу начинку углядела, — засмеялась Вера. — Но и обертка тоже высший класс.

Он снова обнял ее, принялся обцеловывать лицо.

— Сегодня у нас великий день любви!

Когда, слегка размякшие от целебной воздушной настойки нескончаемых приокских лесов, они возвращались в Поворотиху, Вера мимоходом сказала:

— Значит, говоришь, мама в полном порядке? Боже мой, я почти три месяца ее не видела.

И Донцов вспомнил то, о чем забыл рассказать ночью, — было не до того.

— Теща не только в порядке, но и ведет общительный образ жизни. Я на неделе заезжал чайку попить, она рассказала о беседе с каким-то священником.

— Она обрядность не соблюдает, но верует глубоко, даже истово.

— Не в этом дело. Разговор-то со священником был о Сталине.

— О Сталине?

— То-то и оно.

— Любопытно. И что мама говорит?