Немой набат. Книга третья

— У них же там, наверху, помрачение умов. Бандитский Петербург времен Собчака, а значит, и Путина раскрутили, как «Малую землю» Брежнева. Эта историческая загадка мне покоя не дает. Потому Путин в сознании народа никогда и не станет Сталиным.

Подлевский и Соснин, цивильно говоря, обалдели.

— Вы хотите кровавых репрессий? — нахмурился Аркадий.

— При чем тут репрессии? Это дань времени. Робеспьер головы рубил, англичане сипаев к жерлам пушек привязывали, в куски рвали. А уж газовые камеры... — отмахнулся Никита. — Я совсем о другом. Сталин правил тридцать лет и оставил после себя великую державу. Путин тоже будет царствовать тридцать лет, это уже ясно. И тоже оставит после себя великую страну. Вчера я в это не верил, а сегодня верю, как перед Богом клянусь. После сброса с парохода современности господина Медведева Путин стал другим. Медведев его горбил.

— Что значит горбил? — с интересом в два голоса вскинулись Подлевский и Соснин.

— Господи, да неужто не ясно, что Медведев это клон Горбачева? Если бы не Путин, он устроил бы нам новую перестройку, на этот раз с распадом России... Сейчас-то Путин во весь рост выпрямляется, это видно. А Сталиным все равно в историю не войдет. Почему? Не понимает он, что в России публично хулить царя не позволено. Коли царь дозволяет себя хулить, значит, не настоящий царь. Пускай за кордоном взахлеб лают, у народа это только в авторитет идет. А своим — нельзя. Бояр громите, умный царь все поймет и свою промашку исправит. А имя царское тормошить — ни в жисть! Путин еще под Собчаком заразился страшной для царей болезнью — плевать на оскорбления, неуважения не замечать. Все перенимал: рядом с ним в малиновом пиджаке ходил — это же бандитский Петербург. Оттуда и печенеги с половцами. Пора бы уж излечиться, коли Медведева наконец-то со своей шеи сбросил.

— Ну, ты, Никита, даешь! — воскликнул пораженный Соснин. Прикинул: «Филоныч не только говорит, но и думает лучше, чем пишет».

Но Подлевский неожиданно для Дмитрия включился в странную тему:

— Погодите, Никита, а что же делать, например, с Навальным, резко оппозиционным Путину?

— Навальный? Да кому он у нас нужен? Пусть оппонирует, его право. Однако же какой огромный ущерб нанес России, помогая затормозить «Северный поток»! Конечно, за это ниже спины горячих не всыпешь, да и что за охота с таким слизнем возиться? За это не судят, опять же его право негодничать. Зато у Путина есть право лишить его гражданства, вот чего этот Навальный боится, как дьявол — крестного знамения. Для него это нож вострый. Пусть ему бритты или швабы даруют туземство, пусть за рубежом кричит, пока не охрипнет. Вот и весь сказ, другим неповадно будет. Собери на Мамаевом кургане митинг в полмиллиона и спроси про Навального. Хором завопят: «Лишить гражданства!» Вот вам и мнение народа.

Соснину показалось, что Подлевский, как ни странно, был доволен этой частью Никиткиного уже полупьяного бормотания. Да и сам Дмитрий вспомнил любопытный пассаж из многословных излияний Филоныча. Спросил:

— А вот ты говорил, что у нас в России все шиворот-навыворот. Но потом добавил: «Было!» Теперь, выходит, не так?

— Тьфу, Соснин! Ты что, «Чевенгур» не читал? Помнишь, страна освещала миру путь в будущее, а сама жила впотьмах? В темени и угодила в горбачевские колдобины — вот он, шиворот-навыворот. А теперь что? Пока в Штатах кутерьма да идейная истерика со сносом памятников, пока громыхает эпическая президентская битва, чреватая этнополитическим сдвигом, то бишь катастрофой, пока Европа от мигрантов стонет, Путин начинает в России свет зажигать.

— А как в среде журналистов относятся к обнулению прежних сроков президентства Путина? — Подлевский явно задавал прицельные вопросы.

Но Никита только недоуменно пожал плечами:

— Я же говорил: одно пишем — двадцать в уме. Про путинское обнуление писать вообще как бы не принято — давай на социальные поправки жми. А я — да и не только я, на эту тему разговоров застольных много — твержу, что сделано самое главное, самое важное: Путин обнулил либеральную эпоху Медведева, говорю же, горб со спины скинул, во весь рост выпрямился. Секта гозманов-сванидзе в тираж выходит, изжила себя, пятый акт! Без них пьеса сыграна, им пора мыть ноги в реке забвения.

Филоныч дошел до кондиции и начал терять интерес к разговору. Глянул на часы.

— Батюшки святы! Уже четыре! Ну, какой последний тост? Я предлагаю так: «За Конституцию в разгар коронавируса!»

Аркадий спросил:

— Вам куда ехать, Никита?

— Район Пресни.

Подлевский позвонил шоферу:

— Иван, отвезешь пассажира куда скажет. — Обратился к Соснину: — Дмитрий, проводи Никиту к машине. Потом поднимешься, код 67, я буду ждать, надо кое о чем переговорить.

Прощаясь, долго тряс руку Филоныча:

— Спасибо, Никита, что нашли время для встречи. Было очень интересно. Надеюсь, мы видимся не в последний раз.

А Филоныч продолжал разыгрывать из себя чуть ли не аристократа пера:

— По гроб ваш, уважаемый Аркадий Михайлович.

Поднимаясь на седьмой этаж, Соснин прикидывал варианты предстоящего разговора, но уж сюрприза никак не ждал.