Немой набат. Книга третья

Не за счет забитых до отказа салонов красоты, переполненных ресторанов и бронированных до «мест нет» отелей. На собственной шкуре, если считать шкурой свой бизнес, Синягин — всякие виды видывал, — умевший щупать пульс времени и стрелять глазами по сторонам, подмечая то, что носится в воздухе, почувствовал: за полгода антивирусной драки в России изменилось очень многое. И в первую голову способ и манера управления. Его опытному взгляду открылось, что экономическая политика в корне изменилась, государство с курса либерального монетаризма поворачивало к подобию госкапитализма. Отличие от канительщины медведевских времен стало не огромным, а грандиозным, решающим. Наверху слишком многое шло по-новому, и это било в глаза, хотя, казалось бы, лично Синягина пока не затрагивало. Клячу чиновного исполнительства словно пришпорили, правда, пока только на федеральном уровне. Дали ход законам, которые, заправляя Кремлю арапа, заговаривая зубы отжившими либеральными мантрами, годами волокитили в прежнем Белом доме.

Конечно, Иван Максимович, варившийся в приэлитном слое, а вдобавок обладавший навыками чекизма, приобретенными в молодости, примечал и лакейскую сутолоку, возникшую в предгорьях властных вершин. На глазах менялось время, и высокое чиновьё с подвохами, интригами и ехидством суетилось в стремлении «остаться при своем». Синягин по этому поводу вспоминал меткое присловье, услышанное где-то когда-то от кого-то: начать с чистого листа проще простого, но как изменить почерк?.. А клевреты-приживальщики персон высшего полета так и вовсе с ума посходили от тревог за свое будущее. Грянула облава на начальников, баловавших безгрешными доходами, запахло жареным в иных высоких кабинетах.

«Словно чудотворцы-рузвельты у нас появились», — думал иногда Синягин, как говорится, со смешком в усы, которых у него отродясь не было, никогда не носил. Он хорошо знал мировую экономическую историю прошлого века, и происходящее в России начинало напоминать ему знаменитый Новый курс Рузвельта, который вывел Америку из трясины Великой депрессии. На одну доску он разные века и страны не ставил, не о буквальном сопоставлении раздумывал. Мысль крутилась вокруг возросшей роли государства, которое наконец-то начало устанавливать — спасибо, Господи! — разумные правила деловой жизни. «Если без дураков — глядишь, и Кудрину кудри расчешут!» — мысленно балагурил Иван Максимович. Кудрин в его понимании был не конкретной личностью, не министром или старым приятелем Путина, а символом кубышки, мертвой хваткой державшей экономику. Раньше-то Путин с ним нет-нет, да садился за шахматы, Кудрин сам сказывал. За игрой удобно было лить в уши бухгалтерскую псевдолиберальщину. А теперь Путин, похоже, другие фигуры двигает. Переустроителей российского мира девяностых годов отодвигали на обочину. Да, душой болевший за Россию Синягин уже не ждал и надеялся, как прежде, а твердо был уверен, что страна после пандемии станет гораздо сильнее.

В нечастые минуты отдохновения он, вышагивая по кабинету химкинской квартиры, издавна привык останавливаться у окон, смотрящих на водохранилище. На другом берегу, напротив лежали руины когда-то шикарного речного вокзала, завершавшего канал Москва–Волга. Потом здание сталинской постройки потихоньку, ни шатко ни валко начали реставрировать. А нынешним летом, несмотря на пандемию, работы резко ускорили и недавно водрузили на высоченном вокзальном шпиле огромную, сверкающую на солнце звезду, восстановив былую славу памятника прошлой эпохи. Для Ивана Максимовича, прямым глазом наблюдавшего возрождение архитектурного шедевра, обновленная звезда на его шпиле стала знаком завершения зыбких времен и пришествия новых, победных.

«Чубайсу-то чуб тоже срежут!» — продолжал балагурить Синягин. Впрочем, в отличие от абстрактного Кудрина, пассионарный питерский честолюбец Чубайс, жаждавший громкого признания, был для Ивана Максимовича живым воплощением антироссийского зла, неким социальным мутантом. Карабкался в пророки товарного рынка, а наплодил уйму пороков, изувечивших жизнь народа. Моральный инвалид, он еще в девяностых сколотил мощный политико-медийный клан прозападного уклона и по сей день остается его закулисным паханом. В знающих кругах членов и приспешников этого клана окрестили «говорящим классом», заявления которого охотно и с особой страстью транслируют СМИ, выдавая их за общественное мнение. Но, похоже, и бессудный клан Чубайса вот-вот начнут отодвигать в сторону. Отжили свое. Дней минувших анекдоты. В архив! Или в утиль?