Немой набат. Книга третья

Донцов волчком крутился, выкарабкиваясь из негаданной западни, куда засадила его небрежность экономических первачей. Он с ног сбился, а им все сходит с рук. Пора, пора хозяйственные споры разрешать по правилам — не по понятиям. Где-то на верхах, чувствовал Власыч, чутко наблюдавший за повадками власти, механизм управления, заржавевший при медведевской спячке, но протертый Путиным мишустинской смазкой, поскрипывая, начинал набирать обороты. На верхах! А внизу, где копошился и колотился Донцов, безуспешно сводя дебет с кредитом, пока все по-прежнему. Вспомнил, как Жору Синицына позвали для совета в министерство, но министерские — это все ж верха, там еще куда ни шло, уже чешутся. А на донцовском уровне — средний возраст, средний класс — правит своя арифметика разнузданной управленческой стихии, въевшаяся в былые годы первоначального накопления. Никто никому ничего! Дважды два — больше пяти! Каждый берет свое по чину, как наставлял Городничий в «Ревизоре».

По натуре осмотрительный в бизнесе, Донцов клял себя за то, что на сей раз недосмотрел, был необузданно неосторожен, поддавшись общим настроениям. Хотя у многих в условиях пандемии дела встали, хотя все захлебывались в текущих заботах, люди не могли не замечать, что власть наконец перестала под барабанную дробь многократных, под копирку обещаний переливать из пустого в порожнее, языки мозолить, а начала принимать ясные и быстрые решения. К тому же ковид, притормозивший экономику, заметно ускорил кадровые аппаратные обновления, что тоже укрепляло веру в завтрашний день. Но на Донцова — только руками развести! — беда наскочила как бы со стороны, даже с тыла, из душных, спертых, еще не проветренных полуподвальных коридоров прежней управленческой махины.

По рассказам старших он знал, что на заре перестройки первые дельцы-рыночники на скорую руку, второпях дробили, растерзывали крупные заводы, превращая их в скопище разномастных кооперативов. Тот разбой, негласно поощряемый сверху, насмерть губил производство, зато позволял лихо обогатиться. Теперь, словно в отместку, корпорации-крупняки гнобили средний бизнес, подавляя его своим равнодушием и необузданным эгоизмом, оголтелой жаждой прибыли.

И после синягинского торжества, где среди прочего вспоминали и о приметах былого времени, возбужденный Донцов не удержался, ляпнул жене про сложности своего бизнеса — разумеется, в мягком варианте, не упоминая об истинном драматизме ситуации, как бы с рельсов не сойти. Вера, тоже вдохновленная застольными дебатами, по-настоящему не врубилась в суть дела, ответила с безоглядным оптимизмом:

— Витюша, ты у меня сильный! А уж вместе, ты знаешь, мы все переможем. — И с разбегу, совсем-совсем не к месту вспомнила Бродского:

Когда так много позади

Всего, в особенности — горя,

Поддержки чьей-нибудь не жди,

Сядь в поезд, высадись у моря.

Но мысленно тут же осеклась. С ранних безотцовских лет мама, вероятно имея на то жизненные основания, твердила ей, что всуе никогда нельзя поминать недобрые приметы, поговорки, вообще любые горести. Так устроен этот лучший из миров, что они имеют свойство оборачиваться пророчествами.

У Веры аж сердце упало, сразу пошла на попятную:

— Извини, Витюша, за эту дурацкую присказку. Сама не знаю, чего она у меня с языка сорвалась.

Но слово было сказано.

Эта памятная перемолвка случилась уже после званого синягинского обеда. А утром той субботы Вера поехала в салон красоты, потом приоделась — неброско, но со вкусом, даже стильно и, как обычно, в гамме цветов российского флага. Ровно в два часа они с Виктором спустились к подъезду, где их ждала приземистая «тойота» от Ивана Максимовича. По городу, а затем по Новорижскому шоссе домчали до его загородной райской обители ровно за час. Встретила их Раиса Максимовна. На радостях хотела обнять Веру, но тут же слегка отстранилась, иронично воскликнув:

— Социальная дистанция!

— Мы вчера прошли тест! — воскликнула Вера, и женщины обнялись.

— Ай, молодцы! Ай, молодцы! — обрадованно приговаривала Раиса Максимовна. — Мы-то с Филиппом медики, все правила блюдём. Мой главврач тесты каждые три дня делает и меня заставляет. Иначе нельзя, он же в самом пекле, из красной зоны не вылазит. А ты, Вера, красавица! Настоящая русская красавица! По-нашему, по-уральски, девка что надо! Язык не повернется сказать о тебе — баба. Виктор, поздравляю.

Потом были беглые, без представлений знакомства с хозяйкой дома, с подъезжавшими гостями, восхищенные ахи по поводу роскошного розария, буйным махровым разноцветьем полукругом окружавшего придомовую лужайку. Подальше, за розарием, привлекая взгляд, поднимались две стройные березы — одна в одну. Пожилой человек из гостей, в сером твидовом пиджаке, глядя на них, негромко сказал в пространство:

— В точности по Лермонтову, «чета белеющих берез».