Немой набат. Книга вторая

— Сядь, Власыч! — Снова встал напротив Виктора, громко заговорил: — Да я что же, по-твоему, супостат какой, торговец в храме, пальмовым маслом сыры бодяжу? Протестант воцерковленный, чтобы ради прибыли и впрямь напролом жать? Чтобы, по логике протестантизма, время жизни измерять приращением богатства? Я, дорогой мой, человек православный, а трудовая этика Православия стоит на трех китах-слонах: богоугодность — раз, не навреди — два, и на все воля Божья — три. Вот они, наши ценности, наидрагоценнейшие. Себя уважать перестану, ежели поперек этих правил пойду, философию русской жизни предам. Что я, Лопахин, что ли, вишневый сад вырубать? Какой он православный? Недосмотрел Чехов, недосмотрел, стороной религию обошел. Нет, Власыч, я все западные трудовые этики, всех этих кейнсов изучал, рациональных зерен наклевался досыта. А жить хочу — и живу! — по трудовой этике Православия, очеловеченной. — Сделал паузу. — Другое дело, простачком, пентюхом в нашей кутерьме быть нельзя. Потому и кручусь-верчусь, но в душе, — стукнул себя в грудь кулаком, — я решение по Поворотихе давно принял. Потому и погнал туда Владимира Васильича на разведку. Власыч, ты теперь понял, что я изыскателей еще зимой на новую трассу зарядил? Но пока — молчок! Прикрытие соблюдай. Надо нам супротивников, мозговедов этих, по ложному следу направить.

Снова рассмеялся.

Донцов в знак благодарности молча прижал обе руки к сердцу. Уж как рвался сказать чувственные слова, на языке трогательные фразы нависли. Но это было бы не по-мужски. Спасибо говорят по частностям, а когда решают жизненные вопросы, словесные излияния излишни. В таких случаях глаза, взгляд скажут больше.

Синягин, конечно, понимал, какую бурю чувств взметнул в душе Донцова, и, видимо, оценил его внешнюю сдержанность. Довольный взорванной бомбой, он за письменным столом принялся быстро крутить в пальцах карандаш, но, скорее всего, тоже ощущал незаурядность момента. Потому что через минуту воскликнул:

— А по рюмочке надо бы выпить!

Достал из хрустальной горки початую бутыль «Мартеля», три коньячных бокала, поставил их на журнальный столик, наполнил на четверть. Вдруг ударился в воспоминания:

— Когда возвели Братскую ГЭС, взялись за Усть-Илимскую, это триста кэмэ через тайгу. Я по той трассе ездил, а там — забегаловка. Зима, мороз, шофера требуют по стопиисят и беляши. А за прилавком деваха кровь с молоком, рта не закрывает, с шоферней балагурит и бутылку на три стакана разливает — хоть линейкой мерь. Не глядя! Оказывается, эта веселуха при наливе обороты считала, на стакан по три вращения поллитровки. И всем поровну... Ну ладно, давайте, мужики, за все хорошее.

Когда выпили, Синягин снова вернулся к прошлому:

— Да-а, любопытные времена были на исходе хрущевской баламути. Конечно, я того не понимал, но позже, заматерев, наблюдения давних лет, как говорится, привел в систему и задним умом обнаружил в тех событиях, в той жизни мно-о-го предвещательных признаков.

Донцов четко уловил настроение Синягина. В памяти мелькнули сочинские беседы с профессором из «Курчатника», к тому же они только что приняли грамм по семьдесят крепкого «Мартеля», спешки не было. И Виктор плеснул бензинчика в костерок серьезного разговора. Не то спросил, не то подумал вслух:

— Иван Максимыч, я разумею, сегодня предвещательных явлений да признаков тоже немало.

Синягин в упор глянул на него:

— А ты, Власыч, мужик непростой. Кабы тебя через мой магнитно-резонансный томограф не пропустили, да ежели бы ты за свою Поворотиху так не страдал, я бы осторожничал, лукавство заподозрил. Я ведь не рубаха-парень, Владимир Васильич знает мою подозрительность.

Вова кивком подтвердил.

— А относительно предвещательных примет...

Плеснул в бокал еще коньяку и, не пригубляя, стал расхаживать по кабинету. Сперва молча, потом обратился к Донцову:

— Давай, Власыч, глянем на происходящее с точки зрения логики. Могучая, между прочим, наука. Ныне-то она в глухом загоне, о ней в верхах и понятия не имеют. А вот некий недоучившийся семинарист, взявший себе гениальную партийную кличку Сталин, на одном из совещаний с учеными — это, кстати, исторический факт! — задал вопрос: «А здесь логики присутствуют?» Логиков не пригласили и экстренно вызвали знаменитого профессора МГУ Асмуса. Светило! Да, были люди в наше время, не то что нынешнее шоу лилипутов. При Сталине основы логики в школе изучали, во как! И, говорю, давай, Власыч, будем рассуждать логически. Может ли система власти не прийти в движение, если впереди маячит двадцать четвертый год?

— Да там столько вариантов, что предугадать невозможно.

— А ты, Власыч, с логикой не в ладах. Предугадать невозможно, это верно. Но речь-то о текущих днях. Именно непредсказуемость правит сегодня бал. Не-пред-ска-зу-емость!

Синягин начал увлекаться, быстрее зашагал по кабинету, чуть хлебнул коньяка: