Немой набат. Книга вторая

— Приходит осознание, что федералы в нынешнем исполнительном составе обеспечить уцеление не способны. Кругом управленческая какофония. Чтоб распаденья царства не допустить, самим надо встрепенуться.

— Это что ж, спасайся кто может?

— Не до шуток, Сева. Помнишь канцлера Горчакова, который всему миру объявил, что Россия сосредотачивается?

— Помнить-то помню, но куда ты гнешь, не схватываю.

— К тому гну, что Горчаков о центральной власти речи держал, а сегодня Россия в низах, на местах сосредотачивается. Может, слышал у моего любимого Фатьянова — «свечи огарочек»? В песне. Вот так и у народа душа не погасла. Минин и Пожарский не в Москве народ раскачали. Вот и теперь... Короче, региональные элиты ощутили, что люди доверяют им больше, чем центру. К вашим-то, здешним, знаешь, что прилипло? Раньше в Москве гнездились собиратели земли русской. А теперь людская молва одну буковку с этого почетного звания скинула.

— Не понял.

— А ты сам посуди: были собиратели земли русской, а ноне — обиратели земли русской. Точнее, чем народ, не скажешь.

— Зло, однако... Да-а, тоже индикатор усталости.

— Значит, обозлили... Ну, короче, к своим сейчас доверия больше, чем к центровым. Свои за кордон не удрапают, страну не сдадут. Народ на Севастополь молится, где снизу власть меняют, у него своя правда посконная: на самоочищение расчет. Все понял, Сева?

Добычин задумчиво отбивал ручкой ножа морзянку.

— Я же не сам себя двигаю, — уточнил Синицын. — Говорю ведь, каша долго варилась. Остапчуки какой-то негласный опрос затеяли. И вышло, что областной элите, ну, определенной ее части, не по нутру ходить под московским назначенцем, кто бы это ни был. Тебя, нашенского, пришлют — все равно не примут, заподозрят, что встанешь перед Кремлем навытяжку, слишком много оттуда ошибочных команд поступает... А почему Остапчуки? Понимаешь, Филипп — он всегда среди народа, в самой гуще. Все через него проходят — и коммерческие и люди с галерки, опять же гендерный разносол. Да вдобавок болезные — а они всегда ближе к правде, к истине. Должность у него такая. Он и говорит: о чем только люди не бакланят! Один вцепился: почему в Москве жертвам репрессий памятник соорудили, а обелиск памяти Ленского расстрела приисковых рабочих в Бодайбо в 1912 году восстановить не хотят? Вопрос, кстати... В общем, Филипп утверждает, что, общаясь с людскими множествами, уяснил мнение всех социальных слоев, а главное, чему он сам поражен, — впервые простонародье и состоятельное сословие сошлись в оценках. Ну а почему выбор на меня пал, при случае спроси у Филиппа. Я не знаю.

Добычин взъерошил льняные волосы:

— Жора, ты же все понимаешь. Я наотрез отказался «влиять» на тебя, чего от меня требуют. Теперь тем более. Ты мне мозги прочистил: Севастополь первый пошел, за ним — наш Урал прицеливается... Верно, настает время низам, губерниям голос возвысить. Знаешь, о чем вспомнилось? Когда-то в колхозах ввели моду на электропастухов: огораживали пастбища проволокой и пускали слабый ток от аккумулятора. И что? Аккумулятор давно сел, тока не стало, а скот все равно через проволоку переступить не мог: животный страх. Так и у нас... Было! А теперь, выходит, регионы зашевелились. Как прожженный политикан, я сразу прикидываю, что речь идет не о конфликте регионов и центра, но лишь о неприятии кадровой политики, которую навязывает Москва. Почему навязывает? Зачем? На местах свои лидеры подрастают. Но нет, надо их сперва в центр выманить, через методологическую формовку пропустить, обстругать по нужным лекалам, а потом на карьерные рельсы поставить. Кто формовке не дается, тех побоку, хотя они самые толковые. Карьеристов штампуют, Жора, карьеристов! Думаешь, мы не понимаем, что через подготовку кадрового резерва по методу Щедровицкого кое-кто свою политику вершит да перед Путиным очки зарабатывает? До уцеления ли здесь? — После короткой паузы добавил: — Эх, Жора, Жора, все мы в партии понимаем, первый закон экологии чтим: все связано со всем! Ощущаем, как у нас горько шутят, отсутствие своего присутствия. Чувствуем, что пол уже щелявый, половицы усохли, ко дну идем, КПСС номер два, история повторяется, все прокисло. Разве меня «набор сервисов» не оскорбил?

Они попросили принести еще по сорок грамм, и Добычин счел нужным вернуться на грешную землю:

— Жора, заруби на носу: предвыборные судороги будут болезненными. Прессинг на нашем супердемократическом голосовании ожидается жесточайший. Местные СМИ начнут облаивать до захлёба, для медийных ресурсов информационную гигиену отменили. Остапчука предупреди, на него тоже накатят. Мигом найдутся жалобщики, которых не так лечили, с которых мзду требовали. Эта публика, — снова кивнул в сторону Кремля, — моральные сдержки и противовесы похерила, коварный политический люд, изощренный и извращенный. Кстати, а как Раиса Максимовна на все это смотрит?

— Первым номером идет. Закопёрщица. Певкий колокольчик.

— Скажи ей, пусть с московским землячеством поработает. Это важно и по финансам, и для народа — чтоб ощутил единение вокруг малой родины. Ты меня понял?