Немой набат. Книга вторая

Филипп Второй, названный в честь деда, с детства слышал отцовские рассказы о загадочных чудесах практической медицины, вроде закона парных случаев, о котором и буквы не найдешь в учебниках: десять лет никто не обращался с травмой руки от неловкого удара топором, но если кто пришел, вскорости жди такого же пациента — наверняка, без осечки! И сына тоже привлек «медицинский канон» Авиценны. А когда выучился на хирурга, обожествлял великих предшественников — братьев Мешалкиных, Петровского, молился на современного Бокерию, — именно излечение сердечных недугов влекло его. Подобно отцу, в трудовой книжке была у него единственная запись о месте работы: областная клиническая больница. Остальное сделали искусство хирурга и десятилетия — к пятидесяти годам стал главным врачом. А уж как расцвела, как обновилась больница, каким чутким стал персонал — от санитарок до завотделениями! Об этом в области все знают. Народ главврача перестал называть по фамилии. Скажут «Филипп», и ясно, о ком речь. Лечатся не в больнице, а «у Филиппа».

Повезло и с женитьбой — на однокурснице, чьи предки по совпадению тоже были столыпинскими переселенцами. Но семейные судьбы разные. Синягины — из крупной подмосковной общины староверов, одна их ветвь подалась в Сибирь и после коллективизации вернулась в город, на Южный Урал, а другая перебралась в родственную общину обрядоверцев знаменитого калужского села Волое, где в семьях рождались до десяти ребятишек — но никак не меньше восьми. Потому родни у Раи Синягиной было полным-полно по всей стране.

Сама она осилила только троих маленьких Остапчуков, девочки, о которой мечтала, не дождалась. Сидела с малышами, и медицину пришлось оставить, — как без практики? А когда ребята подросли, всю энергию своей бурной натуры бросила на разгребание житейских муниципальных завалов. Дважды депутатом горсобрания избирали.

В семье Остапчуков тон задавала Раиса Максимовна, которую Филипп с любовью честил словами старой советской песни — «вместо сердца пламенный мотор». А она, пародируя классику, называла мужа Голова, с заглавной буквы. Он и вправду был Головой. Когда стал главврачом и жизнь вошла в новое русло, Филипп посоветовал жене периодически собирать на домашние чаепития людей их круга. Он обожал общаться с пациентами и на таких посиделках докладывал о людских настроениях, называя свои наблюдения картинами жизни. Слушали его «отчеты» с огромным интересом, вплоть до аплодисментов. Это была одна из примечательных красок российского провинциального бытия.

— Начинается утренний обход, — говорил острый на язык Филипп. — Захожу в палату, а со мной свита. Завотделениями, дежурные врачи, куча строгачей в белых халатах. Больные в трепете, кто жалуется, кто храбрится, живого слова не услышишь. А часика в четыре, к концу рабочего дня, — иногда, по обстоятельствам! — я инкогнито некоторые палаты навещаю — по душам поговорить. И о болезнях, и вообще. Уж как люди радуются вниманию! Для них это очень мощная терапия. Бывает, дебаты в палате идут, только без ора, без перебиваний, как в этих назойливых ток-шоу, этого я не допускаю. Ну а когда сложишь в башке все, что услышал, — вот она, картина жизни.

Для пополнения больничного бюджета Филипп использовал систему, которую в своем насмешливом духе окрестил «блатной». Для денежных пациентов он ввел одноместные палаты, по их вызову для доставки в клинику выезжала своя карета «скорой помощи», с больницей можно было заключить договор об экстренной госпитализации в отдельную палату. На все эти дополнительные услуги составили прейскурант, его вывесили около кассы, через которую шла оплата. Рядовые пациенты ощущали прибавку к больничному бюджету через улучшенное питание — чуть ли не санаторное. С годами Филипп Гордеевич Остапчук стал одним из самых уважаемых людей области. Вдобавок прославился изречением, которое часто цитировали местные газеты: «Для Маркса труд — это товар, а для меня — содержание жизни».

Однажды его позвали в Москву, на о-очень солидную должность. Но он категорически отказался:

— Мой отец всю жизнь здесь на посту стоял, вот и я до скончания веков здесь останусь. Это фамильное.