Немой набат

Командировочная жизнь оказалась привлекательной. После утреннего табльдота в отеле Аркадий исчезал по делам, а Вера отправлялась на экскурсии по центральным улицам и магазинам. Обедали вместе, и он снова куда-то уходил. А по вечерам их приглашал в гости кто-либо из новых разночванных, вплоть до мелкочиновной публики, знакомых Подлевского.

Хотя Вера при таких встречах выполняла роль статиста, эти посиделки были для нее интересны и поучительны, ибо открывали доселе незнакомый мир политических интриг. Она, разумеется, не запоминала фамилий, во множестве звучавших в длительных беседах — иногда за бокалом вина, — однако быстро начала входить в суть обсуждаемых вопросов, далеко не всегда понимая их глубинные смыслы.

Особенно врезался в память визит к некоему Валерию, по словам Аркадия, человеку, не обремененному должностями, однако состоятельному и весьма в местных кругах влиятельному. Его большой домашний кабинет со старинным резным письменным аэродромом производил впечатление. Под высоким, тоже резным торшером уместился уютный уголок из трех кожаных кресел и стеклянного кругляша для кофейного сервиза или бокалов. И едва Аркадий вальяжно расположился в одном из кресел, как сразу продолжил разговор, видимо, начатый днем, в неподобающей для откровенности обстановке:

— Значит, у вас, Валерий, нет абсолютной веры в то, что российский маятник после Путина качнется в сторону прозападных настроений?

— Понимаете, Аркадий Михайлович, — неторопливо, басовито и манерно, даже фигуристо заговорил Валерий, — я хотел бы выстроить наш обмен мнениями не на моих пожеланиях, кои, насколько я полагаю, у нас с вами одинаковы, а на обзоре сомнений в реальности чаемых нами целей. Некоторые разночтения будут проистекать не из различия позиций и принципов, а из намеренно обостряемых мною оценок ситуации.

— Отлично! — воскликнул Подлевский. — То есть мы не будем поддакивать друг другу, а, как принято говорить в известных кругах, пойдем на глубину?

— Вот-вот, совершенно верно.

— Тогда обоснуйте, пожалуйста, причины, как вы аккуратно сказали, отсутствия у вас абсолютной уверенности в успехе нашего общего дела.

— Есть несколько соображений. Во-первых, за Путиным не просматривается солидное число мощных финансово-экономических групп.

— Это почему же?

Видите ли, в провинции народ простоватый, однако сообразительный. Ответ на ваш вопрос уже дан. И дали его не здешние изощренные мыслители — он прилетел из-за лужи.

«Назвать океан лужей — это крепко! Сразу ясно, о чем он ведет речь», — мысленно восхитилась Вера. А Валерий продолжал:

— Тех, кто с Путиным, Уайт хауз пометил санкциями и угрозой конфискации капитала. Но обратите внимание, об элитном либеральном ядре — будь то Кудрин, Греф, Набиуллина, несть им числа — ни звука! Они на балу удачи. Что из сего следует? Из этого, с вашего позволения, вытекает важнейшее обстоятельство российской действительности: наша финансово-экономическая элита расколота. Корректнее говоря, в среде олигархата сложились прозападная и национально-сознательная, так сказать, сведомая группы.

Подлевский недоуменно пожал плечами, но потом задумался, насупился и сказал:

— Неужели вы всерьез верите, что американская затея с нажимом на наших олигархов может привести к потрясениям, угрожающим Путину?

Валерий громко, раскатисто рассмеялся:

— Батюшки мои! Вы меня не поняли, Аркадий Михалыч. Я не о текущих выборах говорю — с ними все ясно. Но буквально с 19 марта элитные кланы начнут отчаянную борьбу за кандидатуру преемника Путина в 2024 году, потому что объективно Владимир Владимирович становится в некоем смысле «хромой уткой» — начнется последний срок. Аркадий Михалыч, вдумайтесь! — Валерий заговорил оживленно: — Перед нами калька событий столетней давности, когда из-за элитной свары власть выпала из рук правящего слоя и ее подхватили большевики. Аркадий Михалыч, мы с вами говорим о перспективах. А для меня перспектива — именно двадцать четвертый год, который может угрожать смутой. Кстати, возможно, вы не обратили внимания, что в прессе слово «смута» звучит все чаще. Журналюги уже гадают, кто кого через шесть лет отматильдит. Никто не забудет, как с Улюкаем расправились.

Вера заметила, что лицо Аркадия стало загруженным. Он, видимо, с трудом пережевывал услышанное и, чтобы не продолжать острую тему, вернулся к исходной точке:

— Но вы говорили о двух причинах. Какая еще?

Хозяин кабинета понял, что копнул слишком глубоко, и, облегченно откинувшись в кресле, перешел на размеренный, солидный тон: