Немцы

— Да. Тот, что на дне рождения тамадой… Приезжает. Без звонка. Садится. Голову вот так опускает: ох, и грязи на тебя… Столько грязи… Я говорю: что такое? Он: столько грязи… Налей, что ли, стакан. Он — только виски. Не уходит: столько грязи. Еще плесни. Опять приезжает: сколько же на тебя грязи собрали… Налей, что ли… Я говорю: хоть о чем? По конкурсной комиссии? Подготовка к зиме или, — Хассо пооглядывался, — по квартирам? Он свое: столько грязи… Давай, что ли, пообедаем. Рестораны выбирает самые дорогие. И — кушает хорошо. И сто штук евро взаймы попросил. Какая может быть грязь?!

— Может, жкх?

— С жкх я всё, — Хассо подкатил глаза, к небу, — до копейки, — и неубедительно закончил: — Если там что и прилипает… Так… мелочовка, — и стряхнул с пальцев какую-то незначительную бриллиантовую пыль и, как от запаха гари с кухни, напрягшись, вонзил руку под пиджак, к сердцу — телефон. Следом, точно сговорившись, зажужжал и заелозил меж салфеткой и рюмкой мобильник Эбергарда, мигая: «Сигилд»! «Сигилд»! — он быстро поднялся и унес свой разговор от начавшегося разговора Хассо.

— Ты должен давать больше денег! — раздавил большим пальцем ненавистный голос, неуязвимо, без «вот тварь!», без «ты же вышла замуж, почему я должен?!», он — другой.

Хассо также уже переговорил и, словно внезапно проголодался или узнал о предстоящем путешествии, для которого потребуется запас белков и углеводов, сосредоточенно разделывал рульку, отпуская вилку лишь ненадолго, чтоб подцепить клок квашеной капусты.

— Кравцова уволили, — вот что он заедает, страх; Хассо показал: ты тоже рубай, шамай, когда еще придется. — Привезли заявление, чтоб подписал, в реанимацию, где его жена помирает.

— Монстр обещал его год не трогать.

— У них времени мало, Путин мэра вот-вот… Надо успеть! Кравцов меня в девять пятнадцать с Игорем Стариковым из Ново-Ездоцкого вызвал, как самых близких: остаток на счетах, давайте подумаем, как… Я говорю: сбросьте нам на порубку деревьев, а мы тридцать процентов откатим, а в десять ноль-ноль морда позвонил в бюро пропусков: все заявки Кравцова аннулировать. Кравцов рванул в больницу к жене и сам думал залечь, ему туда бумагу и ручку подвезли, подписывай, или завтра заходит проверка контрольно-счетного управления.

— А я?

— Что?

— Я же носил Кравцову.

— Не дергайся ты, они тебе сами скажут.

— Может, мне самому к монстру…

— Если разговор получится, скажи: есть подрядчики по моей теме, на сумму такую-то. Готовы соответствовать, — Хассо раздражали затруднения Эбергарда, своими ногами ходи, ничто не должно отвлекать его от главного — в префекты! — А лучше не лезь.

Поставят нового куратора — пусть он порешает. А по моему вопросу? — только со стороны могло показаться, что разговор их плутал и прерывался, не держался на стальных натянутых тросах необходимости и взаимных расчетов.

— Я узнаю, — есть ли «грязь» и у ФСБ на главу управы Смородино?

Приемная зампрефекта Кравцова оказалась пустой, и видно, что — окончательно, словно Кравцов переехал с четвертого этажа, умер или только вчера ушел в отпуск; идиотка Лидия Андреевна весело отвечала на каждый звонок:

— Да нет, с чего вы взяли? На месте! Вот только приболел вчера, а так — работает Михал Саныч, — она одна ничего не знала.

Кравцов молчал, страшась что-то выпустить из себя; на столе иконки и фото любимой стояли, как прежде, но тесней, чтобы, съезжая в выходные, ничего не забыть. Размеренно лазил рукой в отросшие рыжеватые космы за ушами, поправлял, гладил, словно там что-то зрело или ему прописали почесывания заушных областей; так бы делал и дальше, но, заметив Эбергарда, вынужденно взялся за ручку, а другой рукой за бумагу и замер, утвердившись меж привычных якорей, примагнитившись.

— За февраль, — Эбергард показал пакет и переправил его под столом, подпихивая ногой, Кравцову. — Я пораньше, чтоб вы могли… Там, — чтобы монстр понимал: Эбергард «соответствует». — Мне что посоветуете?

— Тебе, — Кравцов слегка удивился: что это он? С какой стати зампрефекта должен в такой день говорить о какой-то такой малости? — Что тебе? Придет на мое место нормальный мужик, ты с ним сработаешься. Придет дурак — кто же ты будешь, если его не переиграешь, — так при увольнении на каждое «возьми с собой» отвечал префект Д. Колпаков и так уже десять лет говорили увольняемые все. — Но к монстру, — вот об этом Кравцов не таился, голос потерялся, смешался с пенным шипением ярости, — не суйся. Каждого уничтожает. Топчет. Ненавидит людей. Мы ж как привыкли — делаешь хорошо школьную программу, будет тебе и внешкольная. А у него — только внешкольная, только это, — Кравцов показал пальцами «деньги». — Но этого, — он опять показал, — ему мало. Ему надо еще и людей жрать. Нас пожрет — своих начнет. Ты с ним не сможешь…

— Не уволят его?

— Сидит как пришпиленный на делах Лиды, а сейчас ничего другого не нужно, последние дни…

— Михаил Александрович, уже сколько лет — последние дни…