Немцы

В ежедневном «несделанное» по утрам он видел «Хассо — ФСБ?», но ждал случая, попутной машины — срочные дела и неплановые встречи стоят дороже — и дождался: начальник РУБОПа Леня Монгол объявил защиту докторской; Эбергард оплатил печать ста пятидесяти приглашений в красных конвертах, перевязанных золотыми бантами, пачку визиток из бересты с золотым «доктор юридических наук», поздравительный плакат и жирную гусеницу из разноцветных шариков на вход, чтобы не тратиться на подарок, — гуляли в Ленином ресторане «Друзья-товарищи» на пересечении Жуковской и Налбандяна, открытом после ремонта, — Леня Монгол своей рукой нарисовал проект, затем перерисовал, еще дополнил, дополнения отменил, отменил отмены и пробовал еще, шатаясь от первого же случайного мнения, увиденного в кино или рекламе, — ремонт, как всё в его жизни, Лене Монголу за добрые дела делал бесплатно мир, состоящий из «друзей», и Леня увяз в безнаказанном творчестве, ему понравилось, увлекся, терял веру в себя, хотя винил исполнителей (армян сменили сербы), и сам уже не знал, как выбраться, — и вот (Эбергард приехал за час до праздника, подстерегая минуту для разговора) самобытный дизайнер водил по ресторану пятерых господ в костюмах, говоривших больше, чем килограммовая декларация о доходах, и показывал завитки на колоннах, мраморные виноградные листики и кисти, барельефы с античными военнослужащими, обращая внимание на с виду обыкновенные деревянные пластины, привезенные, между прочим, из Африки, и то нужное нашлось только с третьего раза, остановив всю экскурсию точно под люстрой, похожей на юбку перекормленной балерины, усыпанную бриллиантами, для какого-то особого, долгого пояснения; в двух господах Эбергард опознал генералов из убэповского главка, остальные, с роскошными кавказскими бровями и рано обозначившейся плешью, украдкой озирались как-то кисло, словно в поисках источника неприятного запаха или подло леденящего по ногам сквозняка, с выражением: «Так вот на что ушло наше бабло…» Эбергард походил за экскурсией в почтительном отдалении, наручных часов, цепи на груди или перстня, соответствующих этой компании, на нем не было, своевременно подал в помощь Лене Монголу два воспламеняющих вопроса («Откуда, говорите, мрамор везли?» и «А кто же придумал всю эту красоту?») — пламя в топке пыхнуло с новой силой, паровоз дрогнул, загудел и потащил дальше вагоны: бар, кухня и личный кабинет с небольшой такой сценой и бильярдную в цоколе, где восемнадцатилетняя чемпионка Москвы по бильярду, с высоко открытыми черноколготочными ногами, готова налечь на стол и показать, какие штуки выделывают кий и шары. Эбергард отцепился и медленно выкатился на веранду, где и застыл, проскрипев колесными парами, не осмеливаясь погрузиться в рыжую кожу диванов и кресел, — также, боясь осквернить, маялся стоймя бедняк — невысокий очкастый дедушка в зимних, не вполне сияющих ботинках, на которые он беспокойно поглядывал, зная за собой слабину; вдвоем с дедушкой они и маячили на веранде, пока не выбежал Леня Монгол в поисках тишины для приема поздравлений по телефону; доктор юридических наук трогал, разглаживал листья, стволы и цветы кадочных насаждений — всё живое! — и показательно улыбался, словно собеседник мог его видеть, кивал, жмурился, казалось, на затылок Лене Монголу струилось ароматическое масло для успокоения, бодро откликался:

— Принято! Так точно! Есть «так держать»! Разрешите исполнять?!

Леню Монгола уже подпоясали подаренной шашкой, на голову нахлобучили папаху с красной лентой наискосок поверх двуглавой самодержавной кокарды. Эбергард двинулся к герою — не спеши, несрочное дело, так, на веранде возле фуршетных столов наросли гости, ряженный в полковника милиции пучеглазый артист с отсутствующей шеей обследовал прибывающих металлоискателем, обнаруживая в сумочках дам детские соски, а из внутренних карманов мужских пиджаков вытягивая белые бюстгальтеры с кружевной отделкой, — публика хохотала и выстраивалась перед припадавшим на колено суетливым фотографом, совершенно не замечавшим нескольких серьезных господ, предусмотрительно подославших к нему насупленных «помощников» с «вон тех не фотографировать, услышал меня?!»; залитая загаром певица Ирина Коростелева в прозрачном платье (в жизни ростом полтора метра! — и где же та грудь? — да там вообще нет груди! — во врет телевизор!) рассаживала, заглядывая в двухстраничный печатный список гостей с рукописным хвостом.

— Ни хрена себе, — восхитился Эбергард, как только Леня Монгол опять заметил его, — Коростелева!

— Подарок друзей.

— А это кто? — Эбергард показал на дедушку в зимних сапогах — тот так и стоял в углу веранды, не приближаясь к напиткам и закускам, словно ждал автобуса или другого какого-то вида городского транспорта, что проходит через веранду и его заберет.

— Диссертацию мне писал, — Леня Монгол сам словно только что его вспомнил. — И первый-то раз — провалил. Я, честно говоря, думал его… Закопать. Как меня отговорили?! Юрий Александрович, да не бойся, садись, рубани салатиков!