Ненадёжный признак

— Да ладно, не темни. Чего там секретничать, все свои.

— Скажи, ты в детстве читал комиксы? — и она снова посмотрела в окно.

Я проследил за её взглядом. За окном сновали утренние прохожие. Парнишка с чемоданом-тарахтелкой на колёсиках. Седая стройная леди на самокате. Парень в хорошем костюме, с ноутбуком под мышкой и с бумажным стаканом в руке.

— Ну, может, когда пацаном был, лет до десяти. Про Супермена там или про Человека-паука. Но я особо не увлекался, если честно. Как-то не сложилось у меня с книжками, хоть с картинками, хоть без них.

— Понятно, — кивнула Отличница кротко.

Я опасался, что она разразится тирадой на тему пользы чтения, как это обычно делают чересчур умные девчонки в очках, но к счастью, обошлось без нотаций.

— В общем, представление имеешь, да? Так вот господин Ёсикава рисует комиксы про кролика. Только в Японии комиксы называются «манга».

Я задержался с ответом, потому что приканчивал свой третий бутерброд, а разговаривать с набитым ртом мне не позволяли хорошие манеры собеседницы.

— Манга, шманга, — обрел наконец я дар английской речи. — Но если по-простому, то господин Ёсикава — детский иллюстратор?

— Ну, можно и так сказать, — не стала спорить она.

— И ты хочешь, — я перекинул нож и вилку из руки в руку (вечно путаю, как их держать правильно) и деловито перешёл к омлету с ветчиной, — чтобы я затвайсил плюшевого зайца из детской книжки?

— Да, — ответила она просто.

Я отпил из чашки — чёрт, отличный у них тут кофе! — и воззрился на Отличницу с интересом. И почему это я решил, что после охоты на хюльдру меня трудно будет удивить?

— Ну и задачки ты ставишь, детка. Ты бы ещё наняла меня кокнуть Красную Шапочку, а Белоснежку с семью друганами поставила в очередь.

— Синий Кролик всегда казался мне гораздо симпатичнее Красной Шапочки, — она спокойно смотрела на меня сквозь свои очочки. — Он умный, он смелый, с ним весело.

Опаньки.

— Что-то я не догоняю. Тогда зачем ты хочешь от него избавиться?

Она снова отщипнула кусочек от своей бесконечной плюшки, которая за время нашего разговора практически не уменьшилась. Такими кусочками голубей кормить, а не взрослых половозрелых девиц.

— Господин Ёсикава — мой отец. И сколько я себя помню, столько он рисует этого чёртова кролика. Его мастерская завалена эскизами и раскадровками, и на каждом листе непременно красуется самовлюблённая крольчатина, — сказала она со странной интонацией, которую я не смог с ходу распознать.

То ли она злилась, то ли сожалела о чём-то. Мне вдруг вспомнилось выражение, которое я слышал в каком-то гонконгском, кажется, боевике: «зеркальное озеро его спокойствия». С одной стороны — кто знает, что это должно означать, а с другой — я будто действительно увидел, как озеро спокойствия Отличницы наконец-то заволновалось. Его зеркальная, типа, гладь перестала быть гладкой. Смотри-ка, «чёртов» и «крольчатина». Слова-то какие.

— Погодь, погодь. Так ты что, ревнуешь папаню к работе? Совсем сбрендила.

— Нет, не ревную. И нет, не сбрендила, — она покачала головой. — Ты вообще в курсе, как в Японии относятся к работе? Люди годами не берут отпусков. Иногда, чтоб ты знал, даже умирают от переработки.

— Зашибись, — посочувствовал я.

— Отец рисует кролика последние четырнадцать лет — с утра до вечера. Это его четырнадцатая манга, Джефф. Я не хочу стать круглой сиротой раньше времени.

Круглой сиротой? А куда маменька запропастилась? Ладно, не моего ума дело. Просто тема мне знакомая, вот и дёрнулся.

— Осчастливить, значит, желаешь папаню, — протянул я. — Ну-ну. Тут такое дело, детка. Если папане твоему охота убиваться, рисуя одноглазых кроликов, то, как говорится, вольному — воля, спасённому — рай. Пусть рисует бесхвостых долгопятов, облысевших хорьков, безносых утконосов — весь этот зоопарк касается только его. Каждый имеет право тратить свою жизнь на то, что считает важным он сам. А не его дочь, сестра или, э-э… скажем, подруга.

Отличница бросила на меня короткий взгляд и снова отвела глаза. Никак не привыкну к её манере разговаривать, опустив глаза. С виду — паинька, но в тихом омуте — сами знаете.

— Могу ли я поинтересоваться, — включила свою японскую вежливость она, — как прошло ваше с Кайсой-сан «дело»? Пригодился вам номокар?

— Нет, не пригодился, — отрезал я.

Чего мне сейчас хотелось меньше всего, так это вдаваться в подробности долгого дождливого дня, когда я шарился по норвежскому лесу. И уж тем более я не собирался рассказывать о разборках с моей сахарной (бывшей сахарной?), последовавших после моего возвращения. Тихой беседы, прямо скажем, у нас не получилось. Сначала Кайса упирала на то, что мужская солидарность якобы застила мне глаза, потом сказала, что я просто не понимаю, каково это — терять близких, а в конце добавила, что жалеет о том, что мне доверилась. Типа если я не захотел ей помочь, то это самое настоящее предательство, и толковать здесь больше не о чем. Блин. Да что ж я опять об этом думаю, разозлился я и только тогда заметил, что Отличница терпеливо ждёт, пока я вернусь к разговору с ней. Я лениво пожал плечами.