Ненадёжный признак

Митико, в прозрачном плаще и с прозрачным зонтом-тростью, пока ещё сухим — дождь всё никак не начинался — стояла в дверях, по-прежнему похожая на хрупкую куколку, в этот раз упакованную в хрустящий целлофановый пакет, только банта на макушке не хватало. Она церемонно поклонилась мне (я ответил тем же) и сразу же, без предисловий, спросила:

— Как вы думаете, доктор, мой Одуванчик действительно был инвизом? — она сделала небольшую паузу, а потом сочла нужным уточнить. — То есть сущностью, враждебной людям?

Обескураженный тем, как резко моя пациентка перешла к сути, я не сразу нашёлся, что ответить. Почему-то моё молчание её не удивило. Она сняла плащ, повесила зонт на вешалку и снова повернулась ко мне.

— Если он был инвизом, значит, рано или поздно он причинил бы мне вред. Ведь так?

Хороший вопрос, подумал я невесело. Точно такой же я регулярно задавал себе последние лет шестьдесят. Только вот странное дело, я не помню, что хотя бы однажды ответил на него однозначно.

— Митико, а давайте побеседуем в моём кабинете? Устроимся там поудобнее и, не торопясь, обсудим все ваши вопросы, — я открыл перед ней дверь и ободряюще улыбнулся. Немного смутившись, она прошла в кабинет и села в кресло напротив моего стола. Я последовал за ней.

— Простите, — чуть слышно извинилась она, когда я сел тоже. — Просто… Просто я всё время об этом думаю. Вот и набросилась на вас сразу, как увидела. Мне важно это знать!

— Да, я понимаю, — кивнул я (ещё бы я не понимал!).

С глубокомысленным видом я полистал папку, лежащую передо мной на столе. В ней были собраны бумаги, относящиеся к случаю моей пациентки: записи о наших встречах, бланк номо-страховки, копия номо-имиджа. На самом деле заглядывать туда не было нужды: я давно изучил каждый находящийся там документ вдоль и поперёк. Мне нужна была эта минута, чтобы найти безошибочную формулировку, которая развеяла бы сомнения девушки, с тревогой ожидающей моего ответа. Митико смотрела на меня с такой надеждой, что мне стало неловко.

— Вероятность того, что Одуванчик был инвизом, практически стопроцентная, — я старался, чтобы мой голос звучал убедительно. — Компания «Nomokar Inc» строго следит за протоколом: лицензию на твайс-инвиз процедуру выдают только после тщательной экспертизы.

После того, как я упомянул протокол, чувство неловкости поутихло. В конце концов, я приложил немало усилий для того, чтобы он вообще появился на свет. Прецедент Акаму был болезненным уроком для сторонников номо-терапии, но урок был выучен.

— А экспертиза точно проводилась? Здесь не может быть ошибки?

— Без экспертизы не было бы ни лицензии, ни страхового полиса, тем более, класса «Стандарт Плюс».

— Нелогичное название, вы не находите, доктор? — она слабо улыбнулась. — Страховку, которую получает человек, потерявший друга, следовало бы назвать «Стандарт Минус».

— Митико, Одуванчик не был вам другом, — как можно мягче произнёс я. — Инвизы — не люди, они не умеют дружить. Зато они терпеть не могут скучать и обожают, когда их развлекают. Попробуйте вспомнить хотя бы один случай, когда Одуванчик сделал что-то приятное вам, но не нужное ему.

Она посмотрела на меня с удивлением:

— Мне кажется, я вспомню десяток таких случаев!

— Хорошо, — кивнул я согласно, — давайте разберём какой-нибудь один.

Она задумалась. Я терпеливо ждал. В наступившей тишине стало ясно, что дождь наконец начался. Грозовая туча висела теперь прямо у нас над головой, и потоки воды, собранные воронкой на крыше, неслись вниз по водосточным трубам с глухим шуршанием.

— Давайте, я вам помогу, — осторожно начал я, когда стало ясно, что молчание затягивается. — У вас были в детстве куклы, Митико?

Она отрицательно покачала головой:

— Одуванчик любил поезда. Я попросила отца, и он купил мне… Нам… Он купил нам модель синкансэна… Синкансэн — это такой суперскоростной поезд. Но, — она посмотрела на меня с еле заметным вызовом, — я тоже люблю поезда!

— А домик на дереве? Чья это была идея?

Она отвела глаза.

— Я не помню. Возможно, нам обоим хотелось, чтобы он у нас был. Я люблю рисовать, а Одуванчик…

Лицо у неё стало совсем несчастным.

— Я боюсь высоты и не умею лазать по деревьям. Так что обычно я сидела под деревом и рисовала, а Одуванчик забирался в домик и бросался оттуда твёрдыми плодами гинкго. Он старался попасть в рыбок, плавающих в пруду, и ужасно радовался, когда ему это удавалось. Я сто раз просила его так не делать, но… Отец, помню, всё удивлялся, как это орехи гинкго в таком количестве попадают в наш крохотный пруд…

Когда Митико упомянула орехи, я сразу вспомнил вишнёвые косточки и одного сердитого господина, который вытряхивал их из шляпы, так что у меня тоже пропала охота говорить. Дождю, впрочем, всё было нипочём, он по-прежнему выстукивал что-то монотонное на подоконнике.

— Можно мне посмотреть поближе? — расстроенная Митико показала на небольшую керамическую миску, стоящую на столе. Видимо, ей тоже не слишком хотелось развивать тему о привычках Одуванчика.