хотел бы быть я чистым разумомчтоб не было ни зависимостей, ни утехно это с чего вот так сразу вот?почему вперед всех?виолончелистка руками мускулистымиживописец тоже изрядно жёсткой рукойдоказывают, что им быть чистымиа я кто такой?утро встает над родной столицейв ней делаются страшные деланечего, нечего мне стыдитсяпросто судьба сюда привелаа если б кто-нибудь хоть раз постыдилсявозможно и утро было б другимс какой-нибудь за окном пролетающей птицейс отсутствием даже мысли, что третий римспокойный взгляд на спокойные вещиокончательно погибшего существаэто, в сущности, не очень страшные вестидоброе утро, родная москваДетские стихи
Льву Оборину
дети кушают в подъездегрязь которая с угласлово кушать неприличнонадо говорить: сожралу детишек много вошейправильно сказать, что вшейи не надо тут знакомымнезнакомых им вещейдети какают в подъездеа по-русски значит: срутвот таких у нас в уездевсей губернией стыдятничего не нужно кромеправил нашего языкпотому что всем знаком онстрашен, лют и ныне дик«когда ты принят в рептилоиды…»
когда ты принят в рептилоидыи друг твой лучший – рептилоидсмотри, как за окном светлокак отчим телевизор свой настроити там услышит истину о наса мы не пьём отныне квасмы пьём лишь чистую водицуне следует с такими вот водиться«как сложно жить. как сложно умирать…»
как сложно жить. как сложно умирать.хотя известно это было ранекак хочется молчать или кричатьи чтоб цветок был типа там геранине знаю, что тут нужно объяснятьмне кажется, понятно даже этимно мы, конечно, смерти не заметимначнем опять, и заново страдать«знаешь, товарищ…»
знаешь, товарищмне как-то не по себея вроде жив и тело своё ощущаюно вдруг замечаютело-то вот оно,а я почему-то не здесьи рука уже не болит,и нога, и спина,и вообще ничего не болит, кроме души,но как ни греши –нет ведь, товарищ, еёон отвечает, надо знать где что и чьёя вот давно уже мёртва ты говоришь со мной, будто бы так и надоладноэто твоёи только твоё«иди сюда, мой скромный, неплохой…»