Ненаписанное письмо (СИ)

Стоя у его колыбели, часами укачивая на руках, напевая ему спутанные несвязные песенки собственного сочинения, я много думал о том, как удивительно и трагически мы с тобой оба, Марта, умудрились повторить судьбы наших родителей.

Что это? Карма? Родовое проклятие? Неудержимый крест для наших душ? Или просто жестокое стечение обстоятельств, которое мы были не в силах изменить, но хотя бы попытались?

Я запретил себе ругаться на то, что так долго был в разлуке с тобой. Что рассуждал о нашем расставании как о благе для обоих. Что много раз останавливал себя и запрещал вернуться. Что верил в такой финал и пытался его возвысить.

Я понимал, так или иначе, что должен был пройти этой дорогой, довериться солнцу, песку и шуму волн. Всем этим щербатым, загорелым людям. Всем этим вихрям одиночества и свободы. Должен был несколько раз довести себя до края и выгнуть за борт. Ведь Учитель может много часов говорить о боли из-за брошенного камня, но только влетев в этот камень лбом, ты проживаешь знание целиком за доли секунд.

И все же совесть неумолимо грызла меня в часы слабостей, когда я терял связь с реальностью и понимание, за что плачу настолько высокую цену. За что мне наградой послужила скорбь, и может ли она научить меня хоть чему-то.

Тогда я буквально ненавидел все, чем жил и чем руководствовался, ненавидел себя за мысли, почему ты не умерла раньше. И снова пытался найти хоть какое-то прощение в путанице бесконечных голосов, которые все как один выносили мне приговор на вечное страдание.

Я вновь и вновь обращался к тебе, Марта. И вновь ты ничего не могла мне ответить.

Но все же, когда у Мартина наконец прошли колики и отрыжки, когда мы с горем пополам пережили первые нечеловеческие оры по ночам из-за режущихся зубов, когда Мартин научился по-настоящему улыбаться, а во взгляде его проступила какая-то осмысленность, я вдруг понял, что ты, Марта, не ушла совсем бесследно. Потому что увидел, насколько Мартин похож на тебя. Ты жива. Ты жива еще в этой жизни. У нашей любви все же есть продолжение.

И теперь оно всецело в моих руках…

Сегодня утром я одной рукой отпихивал собаку, чтобы он не успел слопать детское пюре, от которого у него несварение, а другой пытался накормить Мартина картошкой из банки, но Мартин верещал на весь дом, будто бы его режут.

— Чакки, фу! Мартин, еще ложку. Одну ложку. Не капризничай!..

Раздался телефонный звонок. Я запихнул трубку между плечом и подбородком.

— Да, конечно, — не дослушав собеседника, выпалил я лишь бы быстрее отвязаться. — Вечером залью перепрошивку, и все заработает как положено. Мартин, сиди ровно! Это я не вам. Да, я напишу на почту. Хорошего дня.

Я бросил телефон на стол и продолжил кормление.

Няня должна была прибыть с минуты на минуту, но я спешил накормить сына как можно быстрее, потому что сегодня агентство прислало замену предыдущей сиделке. Я еще не знал, как Мартин отреагирует на нее.

Меня прервал новый звонок. На сей раз — в дверь.

— Здравствуйте.

— Здравствуйте.

На пороге стояла молодая девушка. В пальто, в шляпке, в кремовых перчатках, которые она покорно сложила, обвив ручку дамской сумочки, и глядела на меня слегка удивленно. Впрочем, как и я на нее.

— Вы — пани Алисия?

— Да, пан Ривер.

Она зашла в квартиру и огляделась. Неспешно сняла верхнюю одежду. Я повесил на плечики ее пальто и шейный платок. Тут же прибежал Чак, который совсем не сдружился с предыдущей нянькой. Но новенькая, похоже, пришлась ему по вкусу. Он тут же полез обниматься к Алисии.

В неожиданности она отпрянула.

— Не пугайтесь. Он мирный.

— Я не боюсь собак, пан Ривер, — поборов первое смущение, сказала Алисия и принялась чесать моего уже здоровенного, упитанного кобеля за ухом.

— Идемте, — я провел ее в кухню. — Это Мартин.

Алисия подошла к ребенку и приветливо улыбнулась. Мартин издал неопределенный звук, который всегда издавал при виде незнакомых людей, но хотя бы не расплакался.

— А пани Ривер придет вечером? — спросила Алисия, по всей видимости, пытаясь отыскать в моем жилище хоть какие-то признаки женщины.

— Нет, она не придет. Давайте я вам покажу, где хранятся детские вещи.

Мы пошли в комнату, оставив Мартина издеваться над погремушкой, но от Чака отделаться не удалось. Он пошел с нами и по-хозяйски шнырял из угла в угол, демонстрируя свою территорию.

Я открыл комод, объяснил Алисии, в каких отсеках и что находится. Она слушала внимательно.

— Все понятно? — уточнил я.

— Да. Все понятно. Пан Ривер…

— Джет.

Алисия покраснела.

— Джет, — повторила она за мной неуверенно, — я просто хотела бы уточнить, в каком часу вы вернетесь.

— Часа через три.

— Хорошо.

— Вам еще что-то понадобится?

— Нет.

— Алисия, — стараясь говорить мягко, произнес я, — вы давно работаете в этой должности?

— Больше года.

— Правда? — я заглянул ей в глаза.

— Вы можете уточнить в агентстве. Вас что-то смущает?

— Меня ничего не смущает. Но меня заботит, кому я доверяю своего ребенка. Даже на три часа.

— Если пани Ривер не будет возражать, я успею приготовить к вашему возвращению ужин. Чтобы вы не сомневались в моей квалификации.

Я помолчал.