Ненаписанные страницы

Бартенев молчал, ожидая того главного разговора, который привел Лобова в цех. Но Лобов не спешил. Умудренный житейским опытом, директор тоже каким-то своим интуитивным чутьем разгадывал людей. Еще в первую встречу с Бартеневым он понял, что новый начальник доменного цеха, проявлявший во всем самостоятельность, не ощущал потребности в опекунстве. И Лобов всегда старался осуществлять руководство над ним в форме советов. Сегодня он пришел проверить, как идет подготовка к ремонту печи, и не мог не оценить того, что и в этом Бартенев проявил себя, прежде всего, как инженер. Он во всех деталях продумал перевод печи на высокое давление газа под колошниками. Именно потому, что начальник цеха во все вносил мысль, ему необходима была свобода. Директор уважал в другом самостоятельность мысли, поощрял ее, поддерживал.

— Вижу, сегодня вы заняты, — проговорил Лобов. — Зайду завтра. Хочется посмотреть, как выглядит в чертежах идея высокого давления.

— Зачем же откладывать? — удержал его Бартенев. — Занятия могут продолжаться без меня. Затравку получили, теперь в самый раз поспорить друг с другом.

— Гуленко, — позвал он громко. Дверь приоткрылась, и в щели показалась рыжеусая голова мастера.

— Прошу вас, — обратился к нему Бартенев, — займите мое место и продолжайте разбор темы.

— Это можно, — спокойно согласился Гуленко и деловито вступил в комнату.

Бартенев попросил Феню Алексеевну вызвать Верховцева, готовившего черновые чертежи по ремонту, и известить Кострову о приходе Лобова.

Феня Алексеевна теперь заметно проявляла живой интерес ко всему, что касалось цеха, и хотя по-прежнему тщательно следила за собой, но делала это больше по привычке, чем из побуждений кокетства. Часто после работы она добровольно брала на себя обязанности цехового инструктора по жалобам, шла на квартиры доменщиков, разбиралась в их просьбах, заявлениях и докладывала Бартеневу обо всем обстоятельно. Он выслушивал ее внимательно и тут же принимал решения, часто соглашаясь с тем, что советовала Феня Алексеевна.

Однажды Бартенев, когда она снова попыталась к нему кого-то не впустить, задержав ее в кабинете, сказал:

— К вам первой обращается посетитель. Он как бы через вас смотрит на начальника цеха. Ответите грубо, заставите ждать в приемной — человек сделает вывод, что начальник хам и бюрократ. Не найдете нужной бумажки, человек сделает вывод, что у нас нет порядка. — Стараясь смягчить слова улыбкой, он закончил: — Хороший секретарь создает хорошую атмосферу цеха.

Феня Алексеевна и при Лешеве считала себя первым лицом в цехе, но тогда вкладывалось в это понятие что-то совсем другое, о чем теперь не хотелось вспоминать. Иногда ей казалось, что она будто вновь объявилась в цехе, но уже не только личным секретарем начальника, а в какой-то иной роли, от которой тоже зависит план.

Когда Верховцев появился в кабинете, неся в охапке, как дрова, белые валики чертежей, Лобов, снимая пальто и небрежно кладя его на диван, встретил его словами:

— Ну, показывайте свою работу, главный конструктор.

Из большой кучи листов ватмана Бартенев сам вытянул то, что требовалось, и стал объяснять. Многие узлы предполагалось не только обновить, но изменить их конструкцию.

— А вы учли, что вам отводятся обычные сроки ремонта — десять дней? — спросил Лобов.

Бартенев разогнулся над столом, расстегнул ворот рубашки и расслабил галстук.

— Применим военную тактику — быстроту и натиск, — проговорил он, поворачивая голову к дверям, в которых показалась Кострова.

— Я не помешала? — проговорила она, подходя к столу и вопросительно глядя на всех.

— Конечно, нет, — Лобов протянул ей руку и уступил место рядом.

Ей не хотелось мешать им, и она отошла к окну. В своей обычной манере — медленно, точно выражая мысли, Бартенев пояснял принцип работы печи на высоком давлении. Раза два он выпрямлялся, взглядывая на директора, и, убедившись, что его понимают, продолжал рассказ. Кострова, слушая, снова поражалась его умению просто, предельно кратко излагать самые сложные технические понятия.

Верховцев с чуткой настороженностью следил за лицом директора. Если бы Лобову вздумалось отвергнуть хоть один чертеж, Верховцев немедленно вступил бы в бой за идею. Он выставил даже вперед ногу и подался всем туловищем к Лобову, как будто ему уже предстояло идти врукопашную. Но Лобов, склонив голову, серьезно слушал, стараясь составить себе определенное понятие о новом режиме печи. Когда Бартенев закончил, он с выражением озабоченности сказал:

— Нужна рекомендация. Скажу Негину, пусть собирает технический совет. Потом обратимся за разрешением в правительство.

— Как? — вырвалось у Костровой.

— Да, да, — проговорил Лобов. — Нужно разрешение Москвы. Руководим масштабами, но сами ничего не решаем, — он широко развел руками.

— Но министр… — начал Бартенев.

— А что министр? — Лобов слегка нахмурился. — Понимает, но тоже вот не решает. Правда, когда министр понимает, можно пробивать.

— Конечно, надо пробивать, — запальчиво проговорил Верховцев.

Лобов взглянул на инженера и ободряюще кивнул ему: