Ненаписанные страницы

Бартенев не сдавался. Он созывал ремонтников, проводил совещания, на которых вырабатывалась надежная и быстрая технология будущего ремонта. Однажды, отпустив людей, Бартенев задержался в кабинете и вдруг услышал за дверью голос Негина. Вероятно, главный инженер протянул руку, чтоб открыть дверь, но из-за стола вскочила Феня Алексеевна и, повернув торчавший в двери кабинета ключ, проговорила:

— Андрей Федорович уехал домой обедать.

Какая сила толкнула ее на это? Первым движением Бартенева было встать, постучать в дверь и отчитать ее за самоволие. Но его остановил голос Негина:

— А я наивно полагал, что в разгар рабочего дня они, то есть Андрей Федорович, изволят работать.

— Вы разве не обедаете? — не без лукавства спросила Феня Алексеевна.

Ответа не последовало, только гулко хлопнула входная дверь. В ту же минуту Феня Алексеевна вошла в кабинет с виноватым лицом.

— Что это вам вздумалось меня опекать? — строго спросил ее Бартенев.

— Сама не знаю, как это вышло, но я не пустила его. По-моему, секретарь должен не только создавать атмосферу, но и оберегать ее. Вы бы обязательно сказали ему что-нибудь такое, после чего опять жди комиссию, — оправдывалась Феня Алексеевна, сочувственно глядя на него.

— И все-таки не стоило этого делать, — проговорил Бартенев, не мало дивясь проницательности своего секретаря.

Поступок Фени Алексеевны удивил всех в цехе. В нем сквозило мужество женщины, по-своему вступившей в борьбу за идею высокого давления.

Через несколько дней Бартенев был вызван на заседание технического совета. В кабинете главного инженера собрались все члены совета, в основном, начальники отделов заводоуправления. Прижимая под мышкой свиток чертежей, Бартенев прошел к длинному столу и сел рядом с начальником технического отдела Зотовым. Большие очки в золотой оправе, висевшие на мясистом носу Зотова, делали его похожим на учителя. По другую сторону сидел управляющий гипромезом Голубев, уже не молодой, — с сухим лицом и высокой негнувшейся спиной. Негин все так же безукоризненно одетый, небрежным кивком головы представил слово Бартеневу.

Спокойно, уверенно, как накануне давал объяснения Лобову, пояснил Бартенев каждый чертеж. Негин, вытянув вдоль спинки кресла руки с короткими толстыми пальцами, слушал его, а когда тот кончил, не меняя позы, спросил:

— Существует ли реальная уверенность, что печь сразу будет работать ровно и более производительно?

— Трудности будут, — спокойно ответил Бартенев, — пока не подберем необходимый режим.

— Так-с, — с деланной улыбкой проговорил Негин, — темное, мало известное становится совершенно неизвестным или еще более темным, как говорил один мудрец. А мы не можем рисковать нашим производством, — закончил он, с особым ударением произнеся последние слова.

Бартенев поднял голову, обежал всех взглядом и сразу понял, что ни в ком он не найдет открытой поддержки. За тусклыми стеклами очков прятал глаза Зотов, бесстрастным оставалось лицо Голубева. Заметно избегали встретиться с ним взглядом начальник производства Семенов и главный механик Поповский. И вдруг у края стола Бартенев увидел Рогова. Начальник рудника завороженно смотрел на Негина. Это почему-то развеселило Бартенева, он повернулся к Негину и сказал:

— Советскому производству нужен, прежде всего, чугун, а не игра в слова.

Главный инженер побагровел и, нагнув голову, сжался в кресле, словно готовясь к прыжку. Однако он сдержался и с нарочитым спокойствием произнес:

— Здесь сидят опытные инженеры, они изучали специально этот вопрос и сейчас выскажут свое мнение.

Он посмотрел на Голубева, и управляющий гипромезом поднялся над зеленым сукном стола.

— Нам представили черновые чертежи, — сухо проговорил Голубев, — их можно считать результатом интуитивных догадок. Практический опыт в этой области еще не накоплен. Идти вслепую, — значит, дискредитировать наши советские идеи.

Еще более отвлеченно высказал свое мнение Зотов.

— Мы в доменном производстве не испытали многие возможности увеличения выплавки металла. Зачем же нам, не имея твердых гарантий, пускаться в зыбкое плаванье?

Негин одобрительно кивнул:

— Правильно. Таким крупным предприятием, как рудногорский завод, мы не можем рисковать.

Он с усмешкой посмотрел на Бартенева, свертывавшего белые листы и, казалось, совсем не слушавшего того, что говорилось.

Был уже поздний вечер. Бартенев вышел из кабинета главного инженера, ни с кем не прощаясь, крепко прижимая рукой чертежи.

В светлом круге, падающего от электрического фонаря, он неожиданно увидел Кострову.

— Вы? — Бартенев был изумлен.

…Что ее привело в тот вечер к затихшему подъезду заводоуправления? Что заставило ходить больше часа взад и вперед, ожидая, когда появится на крыльце Андрей Федорович? Заглянуть в собственную душу иногда бывает так же трудно, как в глубокий колодец. В тот вечер она могла еще скрыть от него, но не могла уже скрыть от себя, что он вошел в ее жизнь, в ее душу и зажег там пламя ярче, чем в горне. Что бы она ни делала, о чем бы ни думала, с кем бы ни говорила, он незримо стоял рядом, был в ней самой.