Ненаписанные страницы

Недавно купила почти мешок картошки на рынке, еле дотащила его к трамвайной остановке. Кто-то помог ей взобраться на площадку вагона. Ее душили слезы от обиды и зла на мужа. А вечером, видя Бартенева усталым, она уже не могла с ним ссориться и сердиться на него.

Иногда, отвечая на ее настойчивые вопросы о цехе, он сдержанно рассказывал ей о людях. Она знала, что он мог положиться на мастера Буревого, который ей почему-то представлялся похожим на Тараса Бульбу. Силилась представить Кирилла Озерова с блокнотом и карандашом в руке и спокойно-рассудительного Лотова.

Но Ирине Николаевне хотелось не только знать этих людей, но вместе с ними участвовать в той работе, которая стала главной для них и для ее мужа. Хотелось, засунув кусок хлеба в карман, торопиться утром на смену, как это было много лет назад. Ей казалось, что она всегда будет чужой этому городу, как бывают чужими друг другу люди, встретившиеся на сеансе в зрительном зале.

Бартенев не замечал ее состояния, и она уже давно встречала его с подозрительной настороженностью. Все женщины, которые были в поле зрения ее мужа, несли заряд, готовый взорвать ее семью. В Лубянске она знакомилась с его секретаршами и знала хорошо внешнюю жизнь цеха и его людей. Здесь, в Рудногорске, она чувствовала себя совершенно оторванной от той жизни, которая отнимала у нее мужа на целый день. Феня Алексеевна почему-то твердо держалась с ней по телефону официального тона. Недели три назад на ее телефонный звонок она подчеркнуто ответила: «Алексей Федорович у Веры Михайловны в лаборатории».

Ирина Николаевна знала о существовании Костровой, втайне завидовала ей и раздражалась. Однажды муж, возвратясь с работы, в сапогах прошел в ванную, не заметив, что она только что вымыла пол. Пол, по которому она ходит с утра до вечера, втаптывая свою жизнь в узкие половицы.

— Здесь не литейный двор, а квартира, — ледяным тоном сказала она ему в спину.

Он обернулся, поднял голову и, не понимая этой вспыхнувшей в ней злобы, удивленно смотрел на нее.

— Сними сапоги! — крикнула она резко.

Это рассердило его и удержало от того, чтобы послушаться. Повернувшись к ней спиной, он молча наклонился над ванной и стал мыть руки. Со слезами и гневом она проговорила:

— Ты эгоист. Тебе здесь все безразлично, как квартиранту.

Он молчал, с подчеркнутой старательностью вытирая шею, лицо, руки. Повесив полотенце, тяжелыми шагами прошел к порогу, снял сапоги и, не заходя на кухню, где его ждал ужин, лег в комнате на тахту.

Они помирились на другой день. Он позвонил с работы, предупредил, что заедет на машине, возьмет детей покатать, и добавил, что было бы хорошо, если бы и она поехала с ними. Она смягчилась и простила ему все. Через несколько дней Бартенев вернулся домой позже обычного и с порога, улыбаясь, сказал ей:

— Сегодня о чем хочешь проси, все сделаю.

Удивленная его словами, она смотрела на него подозрительно, не зная, чему приписать его возбужденно-радостное состояние. Когда он сидел за столом, ел гуляш, она осторожно спросила:

— Ты где задержался сегодня?

Не поднимая головы, тщательно вымакивая в тарелке кусочком хлеба подлив, он ответил:

— Партбюро заседало.

Он стал подробно рассказывать, как на партбюро утверждали план технической конференции. Она молча слушала, силясь представить, как проходило партбюро, какую роль играла на нем Кострова. Секретарь парторганизации. Женщина. «Если уж его что-то сегодня радует, — думала она, — так это не только техническая конференция». Она смотрела, как он говорил, не переставая жевать, и в ней поднималось глухое раздражение.

Это раздражение нарастало в ней и сейчас. Ей захотелось под любым предлогом пройти на кухню и дать ему понять, что она знает, когда кончилось совещание, что он был обязан ей сразу объяснить, где он задержался. Сдержанный смех оборвал, смешал ее мысли. Дверь открылась, и Бартенев улыбаясь сказал:

— Когда человек озадачен, то лучше быть одному, но мы с Галей тебя приглашаем в нашу компанию.

Она молча, отчужденно смотрела на него, снова не понимая его радости.

— Пойдем с нами, — проговорил он, подходя к ней и вглядываясь в ее бледное, расстроенное лицо.

— Где ты был? — резко спросила Ирина Николаевна, продолжая оставаться в прежней позе.

— Ты же знаешь, на совещании.

— Но оно давно закончилось!

— Я провожал человека, которого нельзя было одного отпустить, — проговорил Бартенев после минутного колебания.

— И этим человеком была Кострова?

Он молча наклонил голову. Ирина Николаевна вскинула руки, села, опустив ноги на пол, подняла к нему лицо и неожиданно сказала:

— Познакомь меня с ней.

Он внимательно посмотрел на нее, приподнял за плечи и, целуя в волосы, тихо проговорил:

— Что ж, если хочешь.

Из кухни их позвала Галя:

— Идите же! Я все разогрела и жду вас.

Идея нового режима домны стала центром и собрала вокруг себя, как вокруг магнитного поля, заботы людей, самых различных как по характеру, так и по возрасту.