Ненастье

— Всё, засекли нас, мужики, — весело сказал он. Лихолетову приятно было ощущать себя рисковым, ловким, правильным и техничным. — Короче, разбираемся, кто кого понесёт, и выходим. Идём по окраине кишлака вдоль дувала до речки, дальше по берегу речки до моста. Подъём, мужики!

У Серёги было девять бойцов и трое раненых, не способных двигаться; группе предстояло преодолеть около километра под пулемётным обстрелом, причём вторую половину пути — ещё и под минами. Но Серёгу ничего не смущало. Его гордыню тешило, что от него зависит жизнь бойцов; Серёга легко брал ответственность на себя, потому что был уверен: он тут самый лучший. Его нервную систему будто переключили на высокое напряжение, и он не колебался: инстинкт срабатывал быстрее сознания, главное — чтобы размышления не тормозили реакцию. Действуй, а думать будешь после.

Бойцы бежали по каменистой и пыльной земле Афгана мимо щербатых глиняных дувалов кишлака Хиндж, а впереди сверкала огнями речка Хиндар, рокочущая на валунах под крутым склоном, реденько поросшим кривыми кедрами. Потом группа повернула вдоль речки. Душманские очереди падали на валуны россыпью щелчков, стежками вспарывали грунт. Дымная долина пахла порохом, раскалённым металлом, сгоревшей на броне краской, чадом форсированных дизелей, плавленой резиной, человеческим по́том, смертью.

За каменным плечом правого берега, за излучиной речки показался мост, по которому задом наперёд ехал грузовик. Придерживая рукой каску, Серёга посмотрел в сторону пещер и увидел на дороге знакомый «Урал», но теперь его брезентовый фургон был продырявлен, а капот вскрыт, будто консервная банка. Грузовик явно был подбит. Рядом с ним возился водила — вытаскивал из кабины напарника. А кругом клубилась пыль, которую дёргало взрывами.

— Шамсутдинов! Дедусенко! — хрипло крикнул Серёга. — За мной!

Лихолетов повернул к «Уралу».

Водила, нескладный длинный парень, стоял, потрясённый, на коленях над своим сменщиком, лежащим на дороге возле колеса грузовика. Сменщик был мёртв, его лицо заляпала кровь. Серёга подошёл сзади, задыхаясь после бега, сплюнул вязкой бурой слюной и сказал нарочито небрежно:

— Хорош рыдать. Подъём, воин. Отходим к мосту — и на правый берег.

Водила растерянно обернулся на Серёгу, не понимая, откуда тот взялся, поглядел на Шамса и Дуську в грязных ХБ, чёрных от пота под мышками.

— А Кощей? — спросил он.

Серёга понял, что Кощеем звали погибшего.

— Ему уже всё похер, — сказал Серёга. Грубость и цинизм укрепляли в нём чувство превосходства и уверенность в своём праве командовать. — Ты забудь о нём. «Броня» сюда заедет — всех подберёт. Сопли смотай, и двигаем.

Серёга присел на корточки над погибшим и быстро повытаскивал из карманов его разгрузки рожки с патронами — это всегда пригодится.

А парень‑водитель будто не мог поверить, что его товарищ убит (как та псина возле сапёров, вспомнил Серёга). Он неуверенно перебросил через плечо ремень автомата и пошёл как во сне, словно всё ждал, что товарищ окликнет его, мол, я пошутил! Серёга догнал и толкнул парня в спину, точно конвоир. Вокруг в воздухе что‑то свистало, пыль колыхалась парусами.

— Эй, гонщик, тебя как зовут? — сипло спросил Серёга.

— Немец, — кратко и как‑то по‑фронтовому ответил парень‑водитель.

На бег по колдобинам среди каменных глыб уже не хватало ни сил, ни воздуха в груди, и бойцы Лихолетова, да и сам Серёга передвигались, будто поломанные механические игрушки на остатках завода. Они спотыкались, хрипели и хватались руками за валуны. Внезапно сзади ахнул такой мощный взрыв, что землю свирепо тряхнуло, едва не свалив солдат с ног. Дуське и Шамсу было так плохо, что они только пригнулись, а Серёга и Немец всё же повернули головы. Брошенного грузовика больше не было. Мина упала сквозь дыру в брезентовом фургоне прямо в кузов, и шарахнул бензобак. От «Урала» вмиг остался только чёрный остов: кабина горела изнутри, словно череп демона, вкруговую горели колёса, в кузове пылали ящики, и на дугах фургона таяли в пламени последние клочья брезента.

В долине за горящим грузовиком Серёга заметил «духов»: они всё же вылезли из пещер и торопливо подтягивались к мосту. Несколько басмачей толпой катили по ямам колёсный миномёт (Серёга убедился, что по звуку мин он верно определил советский «Василёк», видно, трофей «бородатых»), некоторые несли на плечах РПГ, остальные были с «калашниковыми».

С поворота дороги наконец‑то открылся мост. Лихолетов увидел, что по ржавым швеллерам, шатаясь от изнеможения, бредут бойцы его группы, отправленной вперёд, и волокут раненых. А перед взъездом на правом берегу стоит танк — Т‑62 командира колонны. Танк дождался, когда все грузовики переберутся на правый берег, а теперь пропускал последних солдат. И Серёга понял: главное сражение состоится между танком и полевой артиллерией душманов. Сейчас «бородатые» обрушат на мост и на подступы к нему всю свою огневую мощь, и здесь запылает ад. А он со своими бойцами уже не успеет перебежать на правый берег, и поэтому они очутятся в самом пекле.

— Ложись! — заорал Серёга. — Все ложись!