Ненасытные

Полковник рассказал чистую правду и ничего, кроме правды. Он помнил урывками, бывали прояснения. Помнил о двоих злоумышленниках – мужчине и женщине, как они глумились над ним, как он зажигал в морге, шизея от страха, вызванного введением психоактивного вещества. Чего бы он так испугался – покойников никогда не видел? Он помнил глаза гипнотизера – влажные, засасывающие, но, хоть ты тресни, не помнил его лица. Помнил, как внушение кувалдой вбивалось в голову… Закончив говорить, он с мольбой уставился на собеседника – плевать на Роговца, но сегодня этот полковник был посланцем высших сил…

– Я понимаю, Георгий, понимаю, – обдумав ситуацию, проговорил Роговец. – Ты ни в чем не виноват, любой из нас мог оказаться в схожей ситуации… Черт… – Он раздраженно щелкнул пальцами. – Выходит, и до нас добралась эта раковая опухоль. Могли бы сразу догадаться. Ублюдки сменили тактику – к своим традиционным действиям добавили что-то новенькое… – И он провалился в глухую задумчивость, лишь изредка недовольно морщился и настороженно косился в темные углы.

– Владимир, а как со мной? – решился прояснить ситуацию Филин. – Ведь всем понятно, что это не моя инициатива…

– С тобой?.. – выбрался из задумчивости Роговец. – Ах, с тобой, Георгий… – Лицо полковника очерствело. – Прости, Георгий, – он понизил голос, – но ничего утешительного сообщить не могу. Ты знаешь, что нужно делать в подобных случаях – не мной придумано, и не нам это оспаривать. Таковы правила. Надеюсь, ты все сделаешь сам, не заставишь людей напрягаться и нервничать?

У полковника от страха свело челюсти, застучали зубы.

– Но зачем, Владимир? – лепетал он, сильно заикаясь. – Какой смысл? Я могу просто исчезнуть, оставить вам все, что у меня есть… Меня никто больше не увидит… Ведь бывают исключения из правил, ты подумай…

– Георгий, не заставляй проливать крокодиловы слезы, – пробормотал полковник. – Лично я готов поверить и понять. Лично я, возможно, и оставил бы тебе шанс. Но мое мнение никого не интересует – я всего лишь посланник… сил ада, – пошутил он, – решение принято, оспаривать его бессмысленно. Нам всем очень жаль, не только мне. Давай, коллега. – Он поднялся со стула и похлопал онемевшего от ужаса сослуживца по плечу. – Такова жизнь, мы сами выбрали эту дорожку. Решимости тебе, полковник. Приятно было работать в одном городе, все такое. И постарайся не затягивать, хорошо? Пойми, другого выхода не будет. У тебя есть двадцать минут, их должно хватить. И не звони жене – ни ей, ни тебе от этого легче не станет.

И полковник полиции, ступая, как кот, вышел из кабинета. Георгий Николаевич задыхался от безысходности. Ерунда, такого просто не могло произойти. Он откинул голову, начал восстанавливать дыхание, но все было тщетно. Смерть засасывала полковника в свою прожорливую глотку. Сбежать? Но куда? Окна и дверь перекрыты, там уже ждут несговорчивые парни. Развязать бой? Погибнуть в бою? Ключевое слово все равно – «погибнуть»… Только через пять минут он смог выбраться из кресла и подняться. Постаревший, весь желтушный, с искаженным лицом, словно Гитлер, ковыляющий к своему яду, он добрался до сейфа, открыл его. Прикоснулся к пистолету Макарова и словно под высокое напряжение попал. Но забрал кое-как двумя пальцами, потащился обратно в кресло. Плюхнулся, растекся по мягкой коже. Жирные слезы хлестали из глаз. Не хватало самообладания полковнику полиции. Он оттянул затвор, приставил пистолет к виску… и не смог найти указательным пальцем спусковой крючок. Решил, что нужно выпить. Как он сразу не догадался! Филин бросил пистолет, начал выдвигать трясущимися руками ящики, извлек приземистый сосуд с бурбоном, граненый бокал. Кто же знал, что допивать придется в такой обстановке? Стучали зубы, стучала бутылка о стеклянное ребро. Он выпил залпом, не замечая, что янтарная жидкость струится по подбородку, капает на брюки. Потом наполнил второй бокал, высосал и его. Не помогало. Ничего похожего на опьянение. Мозги не туманились. Он снова кинулся наполнять бокал. Нацедил до половины, кончилась бутылка. Влил в себя, отдышался. Выскользнул бокал из ослабевшей руки, запрыгал по полу, не желая разбиваться. Кто бы одолжил ему мужества? Он схватился за пистолет обеими руками, чтобы уже не выронить, всунул ствол в рот – глубоко, до упора, словно это могло на что-то повлиять. Вытаращил глаза, побагровел, натужился, словно сидел на унитазе – надавил большим пальцем на спусковой крючок.

О том, что за спиной портреты в рамочках, Георгий Николаевич как-то не подумал. А зря. Идолы были забрызганы мозгами – такое проявление неуважения…