Ненависть

Молодежь съ узкими лбами и глазами, напряженно смотрящими не опускала головъ. Она, казалось, ожидала, чѣмъ кончитъ этотъ дерзновенно смѣлый попъ.

— Говоритъ писанiе про дiавола: — ложь есть и отецъ лжи. Какимъ густымъ туманомъ лжи окутаны вы, весь народъ, всѣ прiѣзжiе, скажу прямо — весь мiръ! Не было никогда въ мiрѣ такой лжи. Вамъ объявили пятилѣтку. Строятъ громадные заводы, говорятъ объ индустрiализацiи страны. На послѣднiе гроши нищаго, голоднаго народа строятъ при помощи иностранцевъ всевозможные гиганты — Днѣпро-строи, Кузнецк-строи, Ангаро-строи, Волхов-строи… Безумцы и наглые обманщики! Они забыли, что «аще не Господь созиждетъ зданiе — всуе трудяйся зиждущiе»… Всуе!.. Понапрасну тяжелыя, каторжныя работы строющихъ. Понапрасну громадныя затраты на машины и оборудованiе. Кому нужна электрофикацiя въ такихъ размѣрахъ, какiе можетъ дать Днѣпрострой?.. Кого будутъ освѣщать, какiя машины приводить въ движенiе въ Прибайкальской тундрѣ… И такъ все, что ни дѣлаетъ дiавольская, лживая власть. Пыль въ глаза пускаютъ… Яко ложь есть и отецъ лжи!.. Шайка фанатиковъ?.. Нѣтъ стая бѣсовъ владѣетъ вами… Имъ-ли буду призывать я повиноваться словами апостола Павла?..

Отецъ Петръ до этого мѣста говорилъ ровно и спококно. Его голосъ не подымался, но вдругъ съ силою, неожиданною отъ его стараго, казалось, немощнаго тѣла онъ возгласилъ:

— Никогда!… - отецъ Петръ высоко поднялъ крестъ надъ головою. — Никогда нельзя къ нашей власти примѣнять посланiе апостола Павла. И, если-бы нынѣ писалъ вамъ апостолъ Павелъ, писалъ вамъ, гражданамъ не Римской, но совѣтской республики — онъ призывалъ-бы васъ не къ покорности, но къ бунту… Къ бунту!.. къ возстанiю!.. къ противоборству во всемъ… Ибо наши начальствующiе страшны для добрыхъ дѣлъ… Ибо они носятъ мечъ напрасно — для покровительства всему злому, развратному и скверному…

Отецъ Петръ сдѣлалъ крошечную паузу и сказалъ сильно и проникновенно.

— Головку срубятъ?..

На мгновенiе онъ опустилъ свою красивую голову, но сейчасъ-же высоко и гордо поднялъ ее.

— Какая польза человѣку, если онъ прiобрѣтетъ мiръ, а душѣ своей повредитъ?.. Мiръ ненавидѣлъ Христа за то, что Христосъ свидѣтельствовалъ о немъ, что дѣла его злы… Пусть и меня возненавидитъ. Но скажу, и паки и паки повторю: — злы дѣла совѣтскiя и ведутъ къ нашей погибели… А убьютъ?.. Сколькихъ убили?.. Говоритъ Христосъ: — «не бойтесь убивающихъ тѣло, души-же не могущихъ убить»!.. Аминь.

* * *

Когда, какъ всегда это дѣлаютъ священники, отецъ Петръ, въ полголоса читая молитвы, прибиралъ жертвеннiкъ, къ нему подошелъ какой-то молодой человѣкъ, не изъ служащихъ при храмѣ, но постороннiй, и прошепталъ на ухо отцу Петру:

— Батюшка… Не уходите… Скройтесь… Тутъ подвалъ есть. Чекисты ждутъ убить васъ.

Ничто не дрогнуло въ лицѣ отца Петра, Онъ продолжалъ спокойно и благоговѣйно укладывать священные предметы въ углу жертвенника и накрылъ ихъ чистымъ полотномъ. Потомъ съ молитвою снялъ епитрахиль, прошелъ в ризницу, надѣлъ рясу и потертую съ мѣховымъ воротникомъ шубу. Обыкновенно отецъ дiаконъ, причетникъ, или кто нибудь изъ хора помогали священнику и подавали ему одѣтьтся. Въ такiя минуты обмѣнивались впечатлѣнiями о службѣ, о количествѣ прихожанъ, и уже, конечно, о проповѣди… А о такой проповѣди, казалось-бы, какъ не поговорить?.. Но сейчасъ почти никого не было. Старый дiаконъ стоялъ въ углу алтаря и былъ, какъ пришибленный. Полная тишина была въ алтарѣ и храмѣ, изъ котораго выходили прихожане.

— Прощайте, отецъ дiаконъ. Не осудите во грѣхахъ моихъ!

Дiаконъ молча поклонился.

Держа шапку въ рукѣ, въ распахнутой шубѣ, съ ясно виднымъ деревяннымъ крестомъ на груди, высоко неся голову, спокойной, твердой походкой пошелъ отецъ Петръ по ковровой дорожкѣ къ выходу. Въ храмѣ мало оставалось народа, и тѣ, кто задержался еще у выхода, увидѣвъ отца Петра шарахнулись отъ него въ сторону, широко очищая ему дорогу.

Отецъ Петръ вышелъ на паперть.

Вся обширная площадъ передъ храмомъ, скверъ въ этомъ мѣстѣ раздавшiйся въ стороны были густо покрыты народною толпою. Народъ стоялъ молча, точно ожидая чего-то. Въ синемъ небѣ четокъ былъ кружевной черный узоръ голыхъ вѣтвей высокихъ березъ и тополей. На карнизѣ надъ входомъ гулькали на солнцѣ голуби и чирикали въ верхнихъ вѣткахъ воробьи. Гдѣ-то одинъ разъ каркнула ворона. И было что-то мертвящее, кладбищенское въ молчаливомъ ожиданiи толпы. Такъ ожидаютъ на похоронахъ выноса изъ церкви гроба.

Какъ только отецъ Петръ показался наружу, стоявшiе сбоку дверей какiе то молодые люди бросились на него и крѣпко схватили за руки. Ихъ было человѣкъ семь, восемь, въ рабочихъ каскеткахъ и чекистовъ въ кожаныхъ шапкахъ.

Гробовая тишина нарушена была ѣдкими, злобными ругательствами:

— А гадъ паршивый!.. Контру разводить будешь!

— Завелъ бузу, старый поганецъ!..

— Ишь оратель какой выискался!..

— Не отъ Бога совѣтская власть?.. Ищи своего Бога. Идѣ онъ есть такой!!.. Смотрите, граждане, какъ Богъ защититъ своего поклонника.

— Въ бога!.. въ мать!.. въ матъ!!. мать!!!

— Бей его въ дымъ и кровь!..

— Старикашка зловредный!