Ненависть

Ты нужен мне, ты нужен самому себе. Очнись, все еще можно исправить!

Дернулись, поднимаясь, тяжелые веки, и глаза вновь слепо уставились в мир. Вийон дико заскрипел зубами, превозмогая слабость и пронизывающую боль. Постепенно мутная пелена начала проясняться, кровь побежала по венам, принося ощущение рук и ног. Теперь он все видел, и увиденное заставило его вздрогнуть. Отточенное острие ножа летело прямо в очерченный прилипшей тканью живот его Луизы.

— Не смей! — Крик вылетел изо рта раньше, чем Вийон успел понять, что происходит, и в этом крике смешалось все: мгновенно вспыхнувшая ярость, гнев, страх и отчаянное желание спасти свою последнюю надежду.

Время потекло медленнее, чем ползущая улитка. Безжалостная сталь неудержимо, дюйм за дюймом приближалась к цели.

— Не смей, — вновь загремел голос Вийона, и его слово остановило уже занесенную руку смерти.

Нож замер и изъеденное оспой лицо повернулось на крик, а сам Щерба как-то весь сразу сжался, словно нашкодивший пес, неожиданно столкнувшийся с хозяином.

— Это, — он лихорадочно пытался придумать хоть что-то, — она пыталась убить вас.

Наемник так обрадовался столь удачно подвернувшейся идее, что его свирепое лицо расплылось в неуместно-радостной гримасе.

Взгляд Вийона прошелся по валяющейся на полу подушке, затем по руке все еще сжимающей нож и остановился на девушке. Голубые глаза, вцепившиеся в его лицо, сказали ему, что все совсем не так. Еще один круг. Подушка на полу с явной отметиной грязной пятерни, каминная кочерга в руках Луизы и нож… Лицо графа напряглось. Этот трофей он узнал, после взятия родного замка, сам подарил его Щербе за храбрость. С тех пор тот с кинжалом не расставался, влюбился в него как ребенок, даже подержать никому не давал. Представить, что Луиза украла его, сложновато, тогда чем же она хотела убить меня? — В вопросе, прозвучавшем в голове Вийона, не было гнева, скорее какое-то отстраненное любопытство. — Забить полуживого чугунным прутом, после того как сама же вытащила меня с того света. Не верится.

Еще один взгляд на подушку и отметину от грязной жирной ладони. Последние сомнения рассеялись, и от этого Вийону стало не по себе.

Щерба — доверенное лицо Давиго, без его слова он шага не сделает. — Вийон поймал бегающий взгляд маленьких злобных бусинок, и его обожгло страшным пониманием. — Неужели, после стольких лет верной службы, Давиго решил избавиться от меня? Но зачем?

Словно в поисках ответа глаза Вийона вернулись к зажатой в угол девушке. Мокрое от пота лицо, острые точки сосков оттопыривают рубашку, прилипшая ткань рисует четкую линию треугольника между ног.

Она прекрасна, — улыбка тронула уголки губ, — настоящая богиня войны.

Он уже все понял и горькое разочарование залило душу Вийона.

Я сам во всем виноват, сам отдал им ее на растерзание, а теперь Давиго испугался. Столько лет вместе, кто лучше него знает меня. Простил бы я этим людям насилие над ней. Мой капитан посчитал — нет. Что он увидел такого, заставившего его думать, будто я буду мстить за нее? — Вийон впервые задумался об этом, о том, что сделали с ней его люди, по его же собственному приказу и ярость, вспыхнувшая в душе, показала, что Давиго не так уж и неправ.

— Убирайся! — Заскрипев зубами от боли, граф приподнялся в постели.

Щерба замешкался, не зная как поступить.

— А как же?.. — Он кивнул в сторону девушки.

— Убирайся! — Уже в голос рявкнул Вийон.

Провожая взглядом пятившегося к двери наемника, граф лихорадочно пытался сообразить, что делать дальше. Давиго хитрый зверь и опрометчивых поступков не допускает, чтобы он решился на такое, у него должны быть сильные козыри в рукаве.

Лицо Вийона закаменело, и взгляд ушел в себя, мгновенно просчитывая ситуацию.

Первое, вызвать Винтара. Пусть арестует Давиго и заблокирует его людей в казарме. Второе — охрану у дверей. — Он поднял глаза на Луизу.

Та немного успокоившись, наконец-то выпустила чугунный прут из рук и вытерла мокрое лицо.

Ее тоже надо охранять, — скользнуло в голове Вийона. Острое чувство тревоги не отпускало. Что-то было не так. Что-то чего он пока не знал, и не мог учесть, но интуиция, которой он привык доверять, кричала об опасности.

Та наглая уверенность в безнаказанности, — граф вспомнил бегающие глазки Щербы, — в них не было страха, растерянность, смущение да, но страха не было, а ведь он понял, что я обо всем догадался и знал, чем ему это грозит.

Глава 16