Ненависть

Однако убеждать Арсентьевну не пришлось. Она спокойно и рассудительно говорит: «— Таиться не стану. В душе я сразу была с тобой в артельных делах согласная и, благословясь, проводила с конями тогда тебя со двора. И не за меринов, не за плуг, не за бричку была я на тебя в кровной обиде, Мирон, хотя и мне нелегко было расставаться с таким имуществом. Нет, бог с ним, с добром… Живы будем — наживем, может статься, артельным трудом не это. Видно будет… А смертельно обидел ты меня тем, что пошел на такое дело, не спросясь моего совету. Выходит, ты — в артель, а я — в сторону? Нет, извиняй, отец. Худо ли, бедно ли, а век прожили вместе. Давай уж вместе и коротать его в новой жизни. Я на отшибе жить не хочу».

Мудрые, благородные слова! В них, как в зеркале, отразились чистое сердце, открытая душа и ум этой женщины, твердо решившей встать на путь новой жизни. Неудивительно, что Мирон Викулыч, взволнованный и ободренный словами Арсентьевны, не мог ей ничего ответить, не находил достойного слова, «чтобы выразить то огромное, непривычно сложное чувство, которое овладело всем его существом и точно озарило душу теплым и ярким светом».

Не менее интересна и поучительна история с Проней Скориковым, не пожелавшим весной вступить в колхоз и отказаться от «собственного клочка земли». Какие радужные надежды возлагал Проня на свою единоличную полоску, какие душевные волнения он пережил, ожидая получить богатый урожай и тем самым поправить свое хозяйство, выбиться из осточертевшей ему за долгие годы жестокой нужды!.. Казалось, все силы Проня отдал своему клочку земли… Но вот пришла осень. Полоска Прони затерялась среди густой и высокой колхозной пшеницы и выглядела каким-то огрехом, на котором торчали редкие, немощные колосья с морщинистыми, худосочными зернами. Для всех колхозников, собравшихся вокруг этой жалкой полосы, она была наглядным доказательством больших преимуществ колхоза с его артельным трудом, с его машинами. Понял это и Проня Скориков, открыто, при всем народе, признавшись:

«— Горько мне смотреть на свою полосу, гражданы мужики и гражданки бабы. Горько. Не отрицаю… Вот моя полоса, а вот — артельная. Небо и земля. Не отрицаю…»

Даже в таком, казалось бы, незначительном факте, когда колхозники отдают бригадной поварихе Кланьке свои туго набитые солью мешочки, говоря: «—Жертвую на общее благо!», — даже и в этом нельзя не видеть ростков нового сознания, рождающихся на благотворной почве коллективного труда.

Пристальное внимание автора к лучшим душевным качествам людей, взволнованное изображение нового в их сознании и определяют идейно-художественное достоинство романа. Писатель не ограничился простым воспроизведением хода событий в степном хуторе в годы коллективизации. Каждая картина действительности — «живой жизни» — в романе раскрывает чувства и мысли основных героев — героев нового времени и новых дел в деревне, вставшей на путь социалистического переустройства. Моральная чистота, растущая и крепнущая идейная убежденность в правоте своего дела, а отсюда и ясность устремлений, — вот что дает Роману, Фешке, Мирону Викулычу, Аблаю нравственную силу и право быть вожаками, руководителями колхозных масс и убедить их на деле, что они теперь «сами в своем дому хозяева». Это придает колхозникам силы вести организованную борьбу против кулаков. Хуторские мироеды — Окатовы, Пикулины, Куликовы, бай Наурбек и их приспешники с животной яростью и злобой обрушиваются на основу коллективного хозяйства — на общественную собственность и на главную организующую силу — вожаков колхоза. При этом они не стесняются в выборе самых подлых, гнусных и зверских средств вплоть до убийства. Зоологический индивидуализм, дикий инстинкт частной собственности, жажда грабежа и угнетения людей — вот чем наполнены их грязные душонки, и нет в них места для самых простых и естественных человеческих чувств и устремлений.

При этой общей, как бы итоговой, характеристике кулаков, которая естественно вытекает из романа, И. Шухов не лишил их индивидуальных черт и особенностей. Прежде всего это относится к Епифану и Иннокентию Окатовым — отцу и сыну. Отказавшись для вида от своего богатства, прикинувшись робким и безобидным стариком с псалтырем и посохом в руках, с елейными церковными словами на языке, Епифан оставался тайным руководителем кулаков. Иначе действовал Иннокентий. Выдав себя за бывшего красноармейца, он организовал из кулаков и обманутой бедноты лжеколхоз с громким названием «Сотрудник революции», всячески подчеркивал свою преданность Советской власти, а в то же время хитро вредил настоящему колхозу, руководимому Романом Каргополовым. Однако, когда обоим Окатовым стало грозить разоблачение, каждый из них, спасая свою шкуру, решил выдать другого, и, наконец, сын убивает отца.