Ненависть

— А ты мне вот что лучше ответь, дорогая,— дружески тронув Линку за локоток, сказала после некоторого молчания Фешка.— Ты вот мне что ответь: здесь, на хуторе, сейчас тоже Советская власть?

— Ну да… А то как же?

— Ошибаешься, милая. Определенно тебе говорю: нет и на сегодняшний день на нашем хуторе настоящей Советской власти. Не приметила я что-то ее и на сегодняшний день в наличии…— строго сказала Фешка.

— Ну, не знаю… Вот тут ты, мне кажется, уже и лишнее говоришь,— тихо возразила Линка.

— Нет здесь Советской власти, Линушка,— убежденно и веско повторила Фешка.— Епифан Окатов со своим сынком-проходимцем — вот пока власть. Плюс — Силантий Никулин, трахомный Анисим. А Корней Селезнев — это так, для модели, чтобы люди глядели, как говорится…

Приветливо замерцали в ночной степи веселые костры полевого стана артельных косарей. Фешка, дружески обняв Линку за плечи, ласково продолжала:

— А тебе я вот что скажу, товарка, на все твои речи. Хорошая, вижу, ты, душевная. Только вот беда — доверчива очень. А встречному-поперечному доверяться — худое дело. К хорошему это не приводит, сама убедилась. Это — раз. Второе — без толку кукситься и походя руки опускать тоже не след, не по-комсомольски это…

— Какая там из меня уж комсомолка! — досадливо махнув тонкой рукой, с горечью усмехнулась Линка.

— Возьмешься за ум — увидишь какая. Думаю — не последняя. Тут не нюни распускать — драться надо. Врукопашную, как в бою. А бои на носу у нас жаркие — как пожар. Забушуют — в сторонке не отсидишься. Хочешь быть в строю, держись поближе к нашим ребятам, ко мне — я не подведу. Будь уверена!

— Спасибо, Феша! — с горячим порывом откликнулась Линка.

— Тогда — по рукам! — сказала Фешка, и спутницы горячо и крепко пожали друг другу руки.

Над степью вставал рассвет. Страстно гоготали в камышах дикие гуси. Свежий ветер приятно освежал разгоряченные от ночной ходьбы лица девушек. Линка шла рядом с Фешкой с таким ощущением, точно она впервые в жизни увидела, как неповторимо прекрасен ранний рассвет в степи, полной чудесных, пьянящих запахов, звуков и красок.

Сенокосилку отремонтировали, и дела на сенокосе пошли веселее. А тут еще удалось пустить в дело бросовую лобогрейку Михея Сито хина. Подлатав, как умели, своими силами, приспособили и ее для кошения травы. Артельщики теперь едва поспевали за двумя бесперебойно работающими машинами убирать вовремя и метать в стога душистое сено.

Фешка на пару с Липкой копнили сено в бригаде метальщиков Аблая. Работала Фешка граблями, точно играючи, на диво легко, красиво, проворно, и на копны, заправленные ее руками, была любо-дорого посмотреть.

Линка, завидуя мастерству и ловкости подруги, старалась подражать ей во всем. И два дня спустя Линка не так уже неумело и неуверенно, как прежде, владела нехитрым орудием и тоже проворно и чисто сгребала сено вокруг копен небольшими и легкими деревянными грабельками.

За Фешкой ревниво и зорко поглядывали все члены артели, поглядывали — и дивились ей. Она вела себя на сенокосе так, как будто давным-давно была вместе со всеми членами сельхозартели. За работой она напевала грудным сочным голосом песню времен гражданской войны, песню о разбитом комсомольском сердце, и ребята хором охотно подпевали ей. Как-то сразу запросто вошла Фешка В неспокойную, напряженную жизнь коллектива и сразу же сроднилась с ним, стала своим человеком, без которого, казалось, и работа-то не так спорилась.

Но больше всех Фешка удивляла Романа. Поглядывая на нее и втайне любуясь ее расторопной и ловкой работой, Роман думал: «Не девка — огонь. Золото! Хорошо, что она к нам вернулась. Но ведь граблями наш народ не удивишь. Сено грести — дело нехитрое. Другая помощь нам от тебя нужна, трактористка!»

И он втайне досадовал на то, что Фешка до сих пор не удосужилась по-деловому поговорить с ним. Целыми днями крутилась она среди членов артели; в сотый раз терпеливо выслушивала рассказы о том, как пытались кулаки отнять у них сеялку, как трудно было весной поднимать целину, как падали в бороздах истощенные лошади. Фешка часами просиживала с Климушкой, Луней, Аблаем, даже с Кенкой и Ераллой и не находила времени только для разговора с Романом. Обиженный этим, он даже однажды пожаловался Мирону Викулычу:

— Ну вот, ждали мы ее, дядя Мирон, как говорится, будто Христова дня, а дождались Ивана постного!

Но старик промолчал, и это еще больше обидело Романа. К тому же по-прежнему не переставала волновать и тревожить его Линка. Роман был с ней сух и скуп на слова, не очень-то доверял он ей и подозревал, что наговорила она, должно быть, Фешке немало несправедливого и лишнего, тем не менее он все же чувствовал, как какая-то необъяснимая сила по-прежнему тянет его к ней. И ему хотелось остаться с ней и поговорить начистоту, откровенно, так же просто и хорошо, как говорили они когда-то наедине в дни первых встреч…

Роман был твердо уверен, что все личное, связывавшее их когда-то с Фешкой, теперь уже обоими ими забыто. Но в то же время он ощущал нечто похожее на глубокую вину перед девушкой.