Ненависть

Перед выходом на сенокос Силантий Пикулин объяснил мужикам, что до распределения урожая все расходы по ремонту сельскохозяйственных машин, согласно решению правления, должны производиться за счет той бригады, в которой будут работать эти машины. Мужики погалдели, но скрепя сердце приняли эти условия, несмотря на то, что еще весной на общем собрании артели было договорено, что весь ремонт должен производиться кузницей за счет артели.

В первый же день сенокоса в бригаде однолошадников случилась беда: из перекошенной рамы сенокосилки вылетели два зуба и семь вкладышей. Перепугавшись и пошумев, мужики отремонтировали сенокосилку. Однако и после ремонта машина не стала брать жесткой густой осоки, Чуть ли не на каждом кругу рвался косо-

гон. Наконец, плюнув на машину, мужики после долгих споров и перебранки решили было взяться за покос вручную. Но однажды вечером уморившийся дедушка Коно-топ, всадив косу в замшелую болотную кочку и поломав черенок, закричал не своим голосом:

— А ну бросай, ребятушки, к чертовой матери таку работу! Хватит. Пострадовали!

Вокруг Конотопа тотчас же образовалась толпа. Вооруженные косами мужики наперебой загорланили:

— Правильно — хватит! Шабаш!

— Айда по домам!

— В батраки мы к ним нанялись, что ли?! Подряд мы им, живодерам, сняли?!

— Хуже батраков — каторжаны!

— Подобралась там верхушка — варнак к варнаку, прасол к прасолу, и измываются над нами!

— Одно слово — кулачье!

— Хватит с нас — помолчали. Что мы им — лишенцы какие, рты нам затыкать! — протестующе кричал громче всех Капитон Норки и.

Тут вдруг кто-то крикнул:

— А вот и председатель летит — легка душа на помине!

Мужики разом притихли. Повернув головы вправо, они увидели скакавшего к ним с увала на всем маху всадника на вороном никулинском рысаке. То был Иннокентий Окатов.

С ходу врезавшись в расступившуюся толпу мужиков, Иннокентий резко осадил жеребца и, грозно привстав на стременах, подозрительно приглядываясь к угрюмым лицам косарей, строго спросил:

— В чем дело, граждане! Что все это значит?

— А то и значит, что пристяжная скачет, а коренная не везет…— сказал кто-то, совсем невесело хихикнув при этом.

И тут как плотину прорвало. Бурный поток яростных выкриков обрушился на побледневшего Иннокентия.

— Погляди, ребята, барин приехал — ваше сиятельство!

— Господин председатель!

— Поглядите, каким фертом в седле сидит — козырь козырем!

— Ему не привыкать над беднотой командовать! Иннокентий сидел в седле, как памятник. Лицо его

вытянулось, окаменев, глаза настороженно и плутовато шныряли вокруг. Жеребец злобно грыз удила, нетерпеливо танцевал под всадником.

Толпа мужиков, замкнув Иннокентия в глухое кольцо, продолжала кричать:

— Привыкли на батраках ездить да барыши считать!

— Чужими руками жар загребать!

— Тоже нас в западню заманили, в кулацкую ком-муиию.

— От такой коммунии без штанов останешься.

— Окатовы оставят!

— Такие прасолы как пить дать донага пролетар-ское сословие разденут. Последнюю шкуру с нашего брата готовы содрать.

Дедушка Конотоп, обреченно поникнув, сказал: - Были мы беднота, беднотой и остались.

Л Капитон Норкин, ринувшись вперед, вцепился в гриву никулинского жеребца и закричал, не спуская налившихся кровью глаз с побледневшего Иннокентия:

— Вы долго будете издеваться над нами?! Отвечай! Почему себе и траву лучшую и машины позабрали, а Нас С голыми руками в болото загнали? Вы — сила. А мы

вам кто?

-Мы-кто?! грозно подхватили мужики и еще теснее не зажали в кольцо и всадника, и злобно храпевшего с перепугу жеребца.

Граждане! Товарищи! — стараясь перекричать толпу, воззвал было охриплым голосом Иннокентий.

— Волки в лесу твои товарищи, выродок!

- Я, граждане, собственно говоря, готов признать персд вами данную ошибку…— улучив момент, крикнул Иннокентий.

— Ага, ошибку?! Об ошибке заговорил?! Не слушай его. Не верь ему, ребята!

— Я, граждане, заявляю…— пытался продолжать свою речь привставший на стременах Иннокентий. Но голос его потонул в новом гулком взрыве озлобленных криков. Крепко стиснув поводья, белый как полотно Иннокентий сидел в седле, не решаясь ни двинуться, ни раскрыть рта. А толпа все плотней, все тесней сжималась вокруг него в кольцо. Надсаживаясь от крика, грозно потрясая бронзовыми кулаками, косари готовы были выбить всадника из седла, растерзать, растоптать его под ногами.

И Иннокентий растерялся, оробел, ослабил поводья

в руках. Злой, как черт, жеребец, почуяв тревогу, горячился под ним все больше и больше. Вдруг он закусил удила, взмыл на дыбы. Иннокентий инстинктивно вцепился руками в косматую гриву, и жеребец, весь напру-жинясь, рванулся из круга, перемахнул через попавшего под ноги человека, а потом как-то боком понес седока в глубь поросшего густыми и рослыми травами урочища.