Ненависть дождя

Дом Гавриловны показался Марине совсем новым и красивым, как игрушечка. Он был обшит дранкой, покрытой лаком, которая сверкала на солнце оранжевым янтарем. Стоял он на самом высоком месте Белого Яра немного на отшибе и глядел на деревню как бы свысока. Поднявшись на высокое крыльцо с фигурными столбиками Марина оглядела панораму. Влево – открывался изумительный вид на реку, на ее низкий левый берег и далеко-далеко, до самого горизонта. Прямо – полого спускалась живописная деревенская улица. Вправо – стояла темно-зеленая мохнатая стена соснового бора, которая широкой дугой охватывала деревню. Тем временем, Пашка постучался в дверь.

На крыльцо вышла хозяйка, высокая худая женщина лет пятидесяти, с гладко причесанными наполовину седыми наполовину черными волосами. Пашка юркнул за спину Марины, которой пришлось самой вступать в переговоры. Она поздоровалась с самой обаятельной улыбкой. Гавриловна недовольно взглянула на нее пронзительными маленькими глазками сквозь очки в темной пластмассовой оправе:

– Здравствуйте! Я, между прочим, – в отпуске. Ну, что у вас?

Из-за Марины высунулся Пашка и жалобно завел:

– Здрассте, Зоя Гавриловна! У нас нога болит – ужас, я сегодня в речке напоролся на что-то, мама помазала на работе зеленкой, а тетя Тома с утра в город уехала, а она все равно болит, а в магазине – очередь, а она конфеты покупала…

– Тихо, не трещи, все ясно! Тебя, кажется, Пашей зовут? Иди в дом, сейчас посмотрим, – лицо фельдшера смягчилось. – И вы проходите, спасибо, что помогли, – добавила она, не сводя глаз с ноги ковыляющего в дом мальчика.

Зоя Гавриловна предложила Марине посидеть в прихожей, а Пашку провела на кухню и прикрыла дверь. Марина ждала, слушая приглушенные звуки: бряканье умывальника, мычание и вопли пациента и уговоры фельдшера, постукивание металлических инструментов. Небольшая прихожая чистотой и пустотой до странности напоминала приемную врача: напротив двери кухни три стула в ряд, да на стене почти свободная вешалка. Собственно, она, наверное, таковой и являлась, если все деревенские от мала до велика бегали сюда за медицинской помощью. Кроме входной и кухонной, здесь были еще две двери, крашенные белой краской. Одна была закрыта, а вторая приоткрыта, за ней было ярко освещенная солнцем комната. Со своего места Марина видела только стоявший у стены шкафчик, накрытый белой салфеткой с вышивкой «ришелье», да стоящую на нем черно-белую фотографию в рамке. Марина даже разглядела, что на ней запечатлены женщина и мальчик. Женщина сидела, а мальчик стоял рядом, положив руку ее на плечо. Кажется, она такую же где-то видела, ну да, в такой же картинной позе сняты папа и бабушка Аня, только он там уже студент, а не школьник.

Наконец Зоя Гавриловна открыла дверь кухни, выпустив волну лекарственного запаха. За ее спиной на кухонном столе, накрытом рыжей медицинской клеенкой, блестели какие-то инструменты. Рядом на стуле сидел слегка побледневший, но спокойный Пашка, устроив чисто перебинтованную ногу на табуретке перед собой. Фельдшер довольно улыбалась, и ее лицо чудесным образом похорошело:

– Хорошо, что Вы привели его, рана гораздо глубже, чем казалась. Осколок стекла застрял между пальцев. Я все почистила, но ему нельзя идти босиком. Передайте матери, пусть за ним на машине приедут.

– Ладно, передам. Поправляйся, Пашка! – Марина махнула рукой на прощанье. Пашка махнул в ответ.

Гавриловна вышла проводить Марину. Идя от крыльца до калитки по тропинке, вымощенной обломками кирпичей, и невольно любуясь красивым видом, Марина спросила:

– Вас так уважают в деревне, Вы, наверное, давно здесь работаете?

– Да, в прошлом году 30 лет было. А Вы к кому-то отдыхать приехали?

– Нет, я ищу знакомых своей тети. Вы, наверное, знали ее – Татьяна Николаевна Потапова, учительницей работала здесь двадцать лет назад. Вы не могли бы рассказать мне о ней? – Марина перевела взгляд – и поразилась.

Лицо Зои Гавриловны внезапно окаменело. Как-то очень неохотно она выдавила из себя:

– Да, была такая, но проработала немного, года два-три. Ничего не могу рассказать

– Совсем ничего? – продолжала Марина, пытаясь понять причину столь резкой реакцией на свой безобидный вопрос.

– Мы с Татьяной Николаевной подругами не были, – она заговорила быстрее, спеша закончить неприятный разговор, причем лицо ее исказила странная гримаса, а глаза смотрели куда-то вбок. – Она молодая была, а у меня муж болел. Как уехала она двадцать лет назад, так и не вернулась. Потом говорили, погибла, а как, почему – не знаю. И никто здесь не знает: как лесхоза не стало, так деревня захирела, а старожилы, одни поумирали, другие в город перебрались, а дома распродали дачникам. Так что, езжайте обратно, а меня больной ждет.

С последним словом она – как точку поставила – решительно захлопнула калитку, повернулась и, мигом отшагав небольшое расстояние, скрылась в доме.

6