Ненависть дождя

– Ах ты, гостья дорогая! Мне тебя и угостить нечем, только хлеб да картошка осталась. Жду пенсию, даже сахар и чай не покупаю. Ну, не обессудь, заварю смородиной, да вот варенья черничного еще есть баночка, – за разговором она поставила на плитку черную от нагара сковородку, налила растительного масла и принялась ловко скрести и крошить заранее вымытую картошку, вынув ее, как фокусник из шляпы, из какой-то кастрюли. – Конфеты, говоришь, есть? Ну, спасибо, будет у нас пир! Расскажи, как вы живете-можете?

Ошеломленная таким преображением Марина не успела и двух слов сказать, как Лидия Ивановна поставила перед ней тарелку с восхитительной до хруста поджаренной картошкой, налила ароматный чай в щербатую чашечку и наложила полное блюдечко варенья. Всякие опасения Марины хозяйка развеяла, сполоснув посуду горячей водой и протерев чистым льняным полотенцем.

– А то тут, поди, мухи летали. Я все правила гигиены знаю, меня Татьяна Николаевна учила. Царствие небесное! Она ведь мне доверила с малюткой нянчиться.

За обедом и чаем Лидия Ивановна делилась воспоминаниями.

7

«Я в лесхозе учетчицей работала, все ж таки семилетку еще до войны кончила. А как на пенсию пошла, в школу устроилась уборщицей. Деньги маленькие, так мне Татьяна Николаевна (царство ей небесное!) выхлопотала полставки сторожихи. Я ведь за Толю своего пенсию не получаю, мы с ним расписаться даже не успели в сорок первом. Матери его пришла похоронка, а я и вдовой не считаюсь. У меня на той войне еще отец и два брата погибли. У нашего поколения почти всех женихов поубивали. А вот соседка моя Нина Седых, только на шесть лет меня младше, а судьба-то совсем другая: и замуж вышла, и детей родила, и внуки уже большие. А я, как маму схоронила, осталась одна, как перст.

А Татьяна Николаевна (царствие небесное!) была человек исключительной учености, одних книжек привезла целый чемодан, но к людям очень уважительная. Она одна меня по отчеству называла, все остальные «Лида», да «тетя Лида», а теперь вот – «баба Лида». Жила она здесь, в квартирке при школе, я ей помогала печку топить, ужин готовить. Вечерком вот так сидим, бывало, вдвоем: тут я на табуретке с книжкой про любовь, а тут она за столом сидит, тетрадки проверяет и мне про ошибки рассказывает. Я ее за дочку полюбила, хотя звала по отчеству и на «вы».

Когда Татьяна Николаевна за Сашу-лесника замуж вышла, я очень скучала и все переживала, как она с кордона ходит. Если погода плохая, особенно зимой, когда снег нападает, она оставалась тут, так для меня праздник был. Про Сашу, покойничка, плохого слова не скажу, любил он ее, заботился, уважал очень, потому как тоже был очень грамотный, даже начитанный. И не пил, веришь-нет, ни капельки! Ну, и она его любила, уж так мечтала ему сына родить! А здоровья женского ей не хватало, три раза выкидыш был, а на четвертый раз повезло. Я же ездила за нее свечку ставить Богородице в самый Новосибирск. Может, это помогло, а может, что она год переждала, сил накопила. И только она уверилась, что все хорошо будет, как Саша расшибся, с крыши упал. Да сразу насмерть, мужики утром приехали на подводе с досками, а он уж мертвый. Хорошо, что Татьяна Николаевна при том не была. На похоронах на нее страшно смотреть было, Анна Петровна ее под руку водила, сама тут распоряжалась. Поминки в школьной квартире сделала, я ей помогала. А потом сразу увезла к себе. Конечно, с матерью-то лучше.

И вовсе не надо бы ей приезжать, да нового лесника назначили, передали, чтоб вещи забрали. Мне же про то не докладывали, я и уехала с Ниной за клубникой на дальние луга. Она меня приглашала, чтоб не страшно было в шалаше ночевать. В тот год жарко было, клубника рано поспела. Мы брали, а Гриша на мотоцикле отвозил на базар – живые деньги. Я вернулась, а мне бабы говорят, что учительница приезжала за вещами, да на кордоне родила, ночью родила, в самую грозу, да чуть, бедняжка, родами не померла. Я прямо сразу бежать к ней хотела, а они, опоздала, мол, ее уже увезли в областную больницу, да не сразу, уж очень плоха была, а на третий день, как немного оклемалась.

Я себе неделю места не находила, переживала, как она там, жива ли. А Татьяна Николаевна, добрая душа, (царствие небесное!) мне письмо прислала, на двух листах, все и обсказала: и рост, и вес, и что Сашенькой назвала. А про свое здоровье совсем мало написала, одно ясно было, что она дома, но больше лежит, болеет. По два раза в день я то письмо перечитывала, пока до дыр не затерла. Я ей по обратному адресу ответ написала, поздравила. И потом еще на Новый год мы открытками обменялись.

В сентябре приехала новая учительница, не сравнить с Татьяной Николаевной, – вертихвостка, об учебе мало думала, все мечтала, как бы жениха найти, чтобы из деревни сбежать. А весной, кажется, в марте, нашла кого-то в райцентре на танцульках, бегом в ЗАГС – только ее и видели. Я про это Татьяне Николаевне письмо написала, ничего такого не подумала, хотела только ответ получить.