Ненависть дождя

«Попробуем ответить на вопросы», – она нарисовала снизу три больших вопросительных знака. Вопрос первый: родился ли здесь у Краснова второй ребенок? Нет. Андрей никогда не упоминал ни о брате, ни о сестре. Он говорил: «Я рос один с бабушкой и дедушкой». Значит, остается, только дитя любовницы. Марина зачеркнула первый знак.

Вопрос второй: что же такое случилось в директорском домике, из-за чего могла приехать милиция? Это должно было быть что-то неординарное. После этого события пошли слухи о каком-то убийстве, но даже работники базы не знали, что произошло. Правильный ответ знал Краснов-старший, но у него не спросишь. Возможно, это и есть ключ к разгадке, но без помощи кого-то компетентного, типа дяди Бори, Марине ответа не найти. Надо идти дальше.

Вопрос третий: кто эта девушка в голубой куртке, тайная любовь Краснова? Где она сейчас? Где ее ребенок? К кому она приезжала сюда в Завражино по выходным? Нет, не в Завражино. Скорее всего, она приезжала к кому-то в Белый Яр. Местные не считают эту дорогу длинной».

Глаза устали смотреть на ярко освещенную страницу, Марина зажмурилась, под веками возникло негативное изображение – темный прямоугольник. А в нем – то самое, недостающее звено! Эта женщина с мальчиком! Ее лицо на фотографии она видела только мельком, но сейчас вспомнила и узнала. Теперь она знала, кому задать последний вопрос.

12

«Последний день – последний вопрос» – неотвязно билась мысль в голове Марины, пока она бежала по лесу в Белый Яр. Кажется, она взяла слишком быстрый темп, дыхания не хватало, в глазах стало темнеть. На миг дорога в лесу показалась такой же мрачной, как в ее снах. Она перешла на шаг, снова все посветлело, стих шум в ушах, она стала слышать не только свое тяжелое дыхание, но и пенье птиц.

«Только бы застать дома! Я уговорю или заставлю ее рассказать все, что она скрывает!» – Марина, запыхавшись, вышла из леса к крайнему дому. Она ошиблась. Зою Гавриловну уговаривать ей не пришлось.

Она не поздоровалась и не выразила ни малейшего удивления. Повернулась и молча прошла на кухню. Села, махнула рукой на стул напротив и сразу начала говорить. Лицо ее было неподвижным, как маска, глаза невидяще смотрели в угол, и голос звучал глухо и невыразительно.

«Я знала, что ты еще придешь. Всю жизнь я боялась, что это когда-нибудь вернется. Наташу я не как племянницу любила, а как дочь. Я у Васи в семье жила, он мне родителей заменил, вырастил, выучил. Он и жена его, Любаша, – святые люди. До сих по ним плачу. И с Наташей я с пеленок нянчилась. Она была такая хорошая девочка, добрая, ласковая. Это все приключилось с ней из-за той аварии. Когда Вася и Люба погибли, у Наташи была тяжелая травма головы. Не в себе стала, что я только ни делала, не помогало. Потом, вроде, полегчало ей, школу кончила, в институт поступила. Как я была против того, чтобы она шла на работу! Неужели бы мы с Иваном не выучили ее одну, коли своих детей нам Бог не дал? Нет, захотела жить сама. Потом влюбилась в этого, директора своего. Она мне не рассказывала ничего, да я и без этого чувствовала, что неладно что-то.