Читаем Ненависть и прочие семейные радости полностью

Анни представила, будто самый центральный крот – ее недавняя «подруга» по съемочной площадке Минда Лоутон, с ее мелкими чертами лица, безумными глазенками и вытянутой, даже какой-то нелепой шеей. И Анни с такой силой запустила в этого грызуна молоток, что автомат скрипнул и застыл, а крот с жужжанием и стуком убрался обратно в норку.

«Даже не думай еще раз показаться», – злобно подумала Анни.

– А вы, я вижу, в «кротобойке» просто профи, – произнес внезапно нарисовавшийся возле нее мужчина.

Анни резко развернулась, непроизвольно вскинув, защищаясь, молоток, и увидела перед собой низенького очкарика в ослепительно-белой, застегнутой до горла рубашке и голубых джинсах. Он улыбался, держа в руках крохотный магнитофон, и явно забавлялся своим открытием, что Анни играет в этой галерее автоматов. Как есть картинка для обложки!

– Я Эрик, – представился он. – Из «Esquire». Вот уж точно показали вы этим кротам, кто тут хозяин!

Анни едва не послала его куда подальше: и оттого, что опоздал, и оттого, что застигнул ее врасплох, – но в последнее мгновение спохватилась, вспомнив предупреждение Салли. Тогда она вся внутренне подобралась, выровняла дыхание… и сразу стала словно сама не своя.

– А что, впечатляет? – улыбнулась в ответ Анни, покачивая в руках молот, будто некий непристойный инструмент.

– Более чем. Я уже даже представляю, как начну свою статью. Не желаете послушать?

Естественно, Анни меньше всего на свете хотелось это слышать.

– Я уж, как все, подожду, пока выйдет номер, – отказалась она.

– Резонно, – кивнул журналист. – Но начало и правда классное.

– Идем наменяем еще четвертаков, – сказала Анни и отошла от автомата.

Эрик быстро опустился на колено и оторвал запоздало выползшую ленту выигранных ею билетиков.

– Вот, не забудьте! – протянул он их Анни.

– А что, и впрямь, может, выиграю себе плюшевого мишку, – сунула она билеты в сумочку.

– Точно будет лучшая статья на все времена.

В одном из ее первых интервью, после выхода «Сильных мира сего» – киноверсии весьма успешного издания комиксов, – в котором она играла Леди Молнию, один журналист спросил Анни, увлекалась ли она в нежном возрасте комиксами.

– В жизни не читала комиксов, – ответила она.

Журналист даже скривился, потом замотал головой:

– Нет, я собираюсь написать, что девчонкой вы обожали комиксы. Даже типа помешаны были на них. Договорились?

Анни так была ошеломлена, что смогла лишь утвердительно кивнуть, и оставшееся интервью прошло в такой же манере. Он задавал вопрос, она на него отвечала, а потом выслушивала от журналиста, каким же на самом деле должен быть ее ответ. Хуже интервью не было за всю ее карьеру. И все же, когда у нее брали пятидесятое, шестидесятое, семидесятое и так далее интервью по поводу все того же фильма – с совершенно одинаковыми вопросами, причем от людей, которые, казалось, и фильма-то на самом деле не видели, и о ней самой не слышали ни разу, – Анни с тоской вспоминала то, едва ли не первое свое интервью с его удивительной простотой и непосредственностью.

За следующие двадцать минут Анни удалось навалять этому парню из «Esquire» в игре под названием «Летающая гильотина-3»[7]. Поскольку она ни разу не играла в первые два выпуска, Анни просто давила на кнопки как бог на душу положит и наблюдала, как ее герой – гигантский полумедведь-получеловек в килте, – точно заколдованный, с такой свирепостью выполняет все ее команды, что Эрику оставалось лишь бессильно лицезреть, как его персонажа, субтильную японку в наряде танцовщицы из Лас-Вегаса, мутузят до смерти всю игру.

– Да ты тут вообще суперски играешь, – произнес он.

Анни продолжала рьяно загонять его персонажа в землю.

– А мне кажется, на самом деле просто ты тут слабак, – ответила она, не отрывая глаз от экрана и получая несказанное удовольствие от того, как ее смутные желания вдруг прямо на глазах обретают ясность и законченность.

– Да нет, – возразил Эрик, с силой вжимая кнопки и вцепившись в джойстик так, что он исчез в ладони, – обычно я очень даже неплохо играю.

Шотландский мишка поднял танцовщицу в воздух, три раза крутанул и бухнул в землю вверх тормашками, оставив изрядную вмятину.

– А теперь, значит, решил повалять дурака? – усмехнулась Анни.

Они засунули в автомат еще по четвертаку, и на этот раз Эрик выбрал себе брутального задиру, очень смахивавшего на Брюса Ли, который к тому же все время пылал огнем. Анни по-прежнему стала играть полумедведем-получеловеком. Не успели они закончить первый раунд, как Эрик спросил:

– Не хочешь поговорить о «Сестрах и любовниках»?

Анни на несколько мгновений замерла – этого времени как раз хватило герою Эрика, чтобы выполнить три круговых удара ногой, заодно подпалив ее медведю шкуру.

– Похоже, все равно придется, да? – вздохнула Анни.

К концу первого раунда ее персонаж лежал, простершись на земле, тихонько тлея.

– А как тебе такой вариант? Если я эту игру выигрываю – ты мне рассказываешь про тот скандал с раздеванием на съемочной площадке, – предложил Эрик.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза