Ненавистная пара

— Желаете осудить наши методы? — снова начал вскипать Веарно, а это было не в моих интересах.

— Нет, просто любопытствую. Так как насчет того, чтобы пустить меня к девушке? Если все так плохо, то хуже ведь не станет. А если после этого она таки смирится с участью Зрящей — в выигрыше мы все.

— Это все же что-то личное, патрон Лордар, — не без ехидства отметил маг, но из-за стола поднялся, — но дела мне нет, что у вас там с этой Летэ, если все мы получим нужный результат.

Ну а мне плевать, что ты там об этом думаешь.

Толстенная дверь, около которой я уже успел тропинку протоптать за эти дни, дрогнула и распахнулась от наложения ладони Веарно. Ясно, просто так эту громадину не отомкнуть. Не интересовался до этого, но запомнить на всякий случай стоит.

Из коридора сразу потянуло сыростью и нечистотами, а еще тяжелым запахом безысходности, будто въевшегося в эти стены, и мой загривок вздыбился.

Летэ, все такая же обнаженная, как в момент нашей первой и единственной близости, лежала, скрутившись, на куче тряпья, окутанная своими растрепанными волосами. Как же странно, что они теперь черные. От этого ее кожа в скудном синюшном освещении волшебных светильников чудилась неживой, слишком бледной, едва ли не с прозеленью. Ничего общего с тем золотистым изначальным сиянием, оттененным густой копной теплого, медно-красного. Ни одной веснушки, вкус которых я еще помнил. Ни тени загара, что показался мне с первого взгляда каким-то плебейским по сравнению со столичными белокожими изнеженными штучками.

— Летэ, дорогая, к тебе посетитель, — желчным голосом сообщил маг.

Ничего. Ни единого движения, ни взмаха ресниц, ни изменения дыхания или сердцебиения, к которым жадно прислушивался вместе со мною зверь, жалобно поскуливая.

— Летэ, тебе следует обратить на нас свое внимание, или последствия будут болезненными, — недовольно пробрюзжал мой провожатый.

И снова ни малейшего ответа.

— Я же говорил. — Веарно вырастил на кончике указательного пальца сверкающий жгучими искрами шарик, похоже намереваясь ударить им мою пару. Тварь, только попробуй, и я тебя сожрать его заставлю, вместе с грабаркой костлявой в глотку по локоть запихну!

— Не нужно! — рявкнул, сдержав себя лишь чудом, и, обойдя клетку, присел на корточки так, чтобы девушка смогла меня увидеть, едва откроет глаза. Лицо осунулось, скулы обострились, как у покойницы торчат, да и все тело исхудало так, что аж придушить захотелось. Как смеет она вот так, с собой… с нами!

— Летэ! — рыкнул. — Глаза открой, Пушистик!

И она послушалась. В первое мгновение ее взгляд был мутным, будто она и не здесь пребывала, но вскоре прояснился, сосредотачиваясь на мне. Все изможденное тело конвульсивно дернулось, подаваясь ко мне, а лицо исказила гримаса боли, недоумения, что тут же сменились яростью, а потом и снова безучастностью. Настолько стремительно пронесшийся вихрь эмоций, превратившийся опять в штиль опустошения, что, не смотри я прямо на нее, мог бы и пропустить.

— Ты все-таки не сдох, — проскрипела она, садясь в клетке, и где-то в отдалении изумленно охнул маг.

Милое приветствие от истинной, но в наших обстоятельствах вряд ли уместно другое.

— Не сдох. Чтобы меня прикончить, тебе руку набить стоит. — Да что же это творится со мной? В горло как песка кто-то насыпал, и в глазах резь, а сердце словно изнутри расперло, да так, что впору ребрам лопнуть. — Вот выйдешь отсюда, и я сам возьмусь за твое обучение.

— Я тебя ненавижу, — прошептала она едва слышно.

— Переживешь, — пожал плечами, не ожидая пока ничего иного.

— Переживу? — запавшие глаза Летэ кратко блеснули, загораясь тем самым огнем, что так ошарашил меня как раз перед тем, как отключился.

— Ага, переживешь. Люди — такие существа, что способны пережить что угодно, если только не умрут сразу. Вот и ты переживешь, перетерпишь, научишься жить по-новому со мной и со своей ко мне ненавистью в придачу.

— Почему должна?

— Потому что жить лучше, чем лежать в могиле? — попробовал ухмыльнуться я, но вышло неловко из-за ее тяжелого пристального рассматривания, жгущего меня темным пламенем. — Потому что ты нужна мне и я запрещаю тебе умирать.

— Запрещаешь? — она хохотнула так сухо и отрывисто, больше похоже на болезненный кашель, и неожиданно опять стала отстраненной и безразличной, взгляд потух, и Летэ легла обратно на вонючую подстилку. — Не хочу.

— Чего не хочешь?

— Такой жизни. И прежней не хочу.

— Летэ, все изменилось для тебя, или, точнее, изменится, только позволь им надеть на тебя этот бесов ошейник. — А я стану искать способы однажды тебя от него избавить и присвоить себе полностью. Мне нужно долбаное время, и я его получу. — У тебя будет все: роскошь, преклонение окружающих, власть распоряжаться чужими судьбами. Ты была никем, а станешь Зрящей. Ты знаешь, кто такие Зрящие?

— Те, кто носят удавки на шее, словно чья-то скотина? Пусть я была никем, но и ошейников не носила. Не хочу.

— Плевать на все остальное, Летэ, у тебя буду я, — понизив голос, зашептал торопливо, бесясь от того, что маг тоже может это слушать. — Теперь всегда рядом и весь твой с потрохами.