Ненавижу и… хочу

– Ты слышал, что я сказала. Я не буду с тобой играть, я не стану участвовать в этом спектакле. Хочешь меня уничтожить? Бей! Бей, если хочешь, не лги самому себе! Хочешь меня? Не прикрывайся заботой о сыне. Думаешь, я испугаюсь? Чего? Одиночества? Нищеты? Знаешь, Алексей, перед тем, как мне позвонили из твоей фирмы, я сидела в парке и не собиралась оттуда уходить. Было хорошо, тепло и спокойно, и если твое самое сокровенное желание – чтобы я все же осталась там навсегда, мне плевать. Выгони меня из города, оставь на улице. Думаешь, я пойду в проститутки? Или еще куда-нибудь? Думаешь, буду судорожно пытаться выжить вопреки твоим усилиям?

Я сжимаю кулаки от пугающего желания как следует двинуть ему в челюсть. Просто за то, что он существует, что все еще для меня – половина мира.

– Не лицемерь. Ты выбрал не ту морковку, чтобы заставить меня прыгать на задних лапах. Потерять жилье, средства к существованию и работу боится только тот, у кого есть хоть какой-то смысл… впрочем, плевать. Ты мне дал выбор, я его сделала. Пришли город, в который я должна отправиться, в смске. Пока, Леша.

Я поднимаюсь, полная решимости уйти гордо, неторопливо, сделав вид, словно мы всего лишь не договорились об условиях. Но выносить его взгляд, даже спиной, очень сложно, и под конец я все же срываюсь сначала на ускоренный шаг, а потом и на бег. Вслед мне летит громогласное «Лиза!», но я уже несусь к лифту и успеваю заскочить в закрывающиеся двери. Через тонкую щелку вижу Лешу, вылетающего из кабинета следом, но кабина уже несет меня вниз.

Шестнадцатый… тринадцатый… девятый… пятый. Первый – и я несусь уже через холл, под удивленными и настороженными взглядами охраны. Один из мужчин в черной форме делает шаг в мою сторону, но, увидев пропуск, который я бросаю в турникет, успокаивается. А я уже бегу дальше, с каждой секундой отрезая пути к отступлению. Эскалатор в цокольный этаж, переход в торговый, из торгового – в метро. Двери поезда закрываются за спиной, тяжело дыша, я сажусь на сидение и понимаю, что у меня нет зимней куртки, она, как и сумка, осталась в офисе. Только паспорт, телефон и немного денег лежат в задних карманах.

Я начинаю нервно смеяться, и немногочисленные пассажиры с опаской косятся в мою сторону. Приходится выйти максимально близко к дому и вызвать такси.

Взгляды, взгляды, взгляды… я собираю их, как спелые ранетки в конце лета. Всем интересно, что делает молодая девушка без верхней одежды в мороз на улице. А мне хочется то плакать, то смеяться. Я как будто играю в каком-то трагикомическом спектакле.

– С вами все в порядке? Может, заехать в аптеку? – спрашивает таксист. – Или в полицию?

– Нет. – Я вытираю глаза. – Не нужно.

Потом пересчитываю имеющиеся деньги.

– Хотя погодите. Можете заехать в какой-нибудь супермаркет?

Мне надо выпить. Я знаю, что это не самое хорошее и правильное желание, но если совсем скоро Леша устроит мне второй круг ада, то, как говорили в мультике: худшее, что можно делать во время апокалипсиса – это быть трезвым.

Алексей

– Лиза! Вернись, я сказал!

Двери лифта закрываются прямо у меня перед носом, и я с силой бью по ним ладонью. Хочется взяться за створки и силой заставить их снова разойтись, вернуть мне бывшую жену, но я знаю, что если сделаю это, то увижу только пустую шахту и удаляющуюся вниз кабину.

Твою мать! Сука!

Я этого не планировал! Это же было так просто, так, черт возьми, просто! Я даю ей выбор, который очевиден, получаю ее тело, утоляю странную не поддающуюся контролю одержимость. Держу подальше от сына, покупаю блядскую квартиру, селю ее как можно дальше и просто жду, когда наваждение пройдет, когда-то же закончится влечение к ней! Когда-то я перестану думать о том, чтобы ее трахнуть!

Только явно не сегодня.

Сучка. Как не вовремя в ней проснулась гордость. Что же она не помешала ей сбежать к любовнику? Или выкладывать с ним милые фоточки с пляжа, пока я подыхал в реанимации? Или игнорировать письма ребенка, которые я запрещал слать, но знал, что друзья, что приглядывали за Темычем, все равно отправляли. Где тогда была ее гордость?!

А теперь я в тупике. Я не знаю, способен ли убить ее на самом деле. Именно так, оставить Лизу без жилья, работы и денег значит убить, она вряд ли выживет, она не умеет рвать зубами. Я пообещал, что сделаю это, но не знаю, могу ли.

Блядский внутренний голос вкрадчиво шепчет «она устала, у нее были такие большие и грустные глаза». В прошлой жизни за эти грустные глаза я готов был подарить ей половину мира. И сейчас, глядя на хрупкую фигурку, чувствовал непреодолимое желание снова прижать ее к себе и запустить пальцы в роскошные кудри, от которых осталось-то всего ничего.

Как и от моей души.

Она ушла, отказалась, разрушила одним махом все мои планы, а я теперь должен решиться и что-то сделать. Только что? Черт возьми! Черт!