Читаем (ненужное зачеркнуть) полностью

Ящики, которые несколько недель назад Виктор перетащил из квартиры на Таргувке, лежали спрятанными на дне большого зеркального шкафа, унаследованного от предыдущих хозяев квартиры. Поначалу Беата называла его "гардеробом"; но затем, с некоторой неловкостью перестала, когда они, в один из прохладных вечеров, прикрывшись одеяльцем, посмотрели "Секс в большом городе". Гардероб Керри Бредшоу имел величину небольшой квартиры: и не только потому, что у его владелицы имелось больше тряпок, но, в основном, по той причине, что она была лучшим человеком.

После первого визита Вероники Кульпы Виктор присел перед раздвижной дверью шкафа из светлой сосны. Над ящиками представлял себя ряд небрежно натянутых на пластмассовые вешалки платьев Беаты: чтобы извлечь картонные ящики, пришлось сунуть голову прямо в шкаф. Виктор чувствовал трущиеся о его выбритую шею концы одежек; а ящик были тяжелыми, не желали вылезать. Есть! – неожиданно стукнул себя ладонью по лбу и храбро помчался в кухню за ножом. Ящики были оклеены коричневой лентой; со странным для себя удовольствием Виктор вонзил лезвие в твердую, проявляющую злостное сопротивление картонную поверхность. Нож выгнулся, и Виктор почувствовал, как его ладонь сводит от боли. Он рванул, зацепив при этом головой ткань висящих над ним одежек Беаты: те, как назло, сорвались с вешалок и упали на распотрошенный ящик.

Ладно, все будет хорошо, - набрал побольше воздуха Виктор. Через это проходил каждый великий человек, так что будет и моим уделом. В конце концов, ему удалось вытащить наполовину разодранный ящик из шкафа: правда, в него упало еще несколько платьев. Усталый, тяжело дыша, он оперся о край кровати, после чего – с неожиданной яростью – атаковал картонку. Сейчас чего-нибудь найдем, подумал он и перевернул ящик: компьютер, который он забрал из квартиры девушки, выпал последним.

Он с трудом извлек его из-под кучи мягких, покрытых пылью тряпок. Повернулся, чтобы глянуть на Беату: правда, ему был виден только кончик ее носа, белесая тень, разлившаяся по розовой коже. Вот погляди, хотелось сказать ему, какого гадкого вкуса эти тряпки: словно бы и не из Варшавы. Виктор подбросил несколько юбок. Он помнил, что уже в ходе визита в квартире на Таргувке оценил десятка полтора из этих тряпочек, но сейчас был не в состоянии вспомнить: какие и на сколько. Синяя футболка, голубая рубашка, черные леггинсы; платьице блекло-красного цвета. Через какое-то время до него дошло, что часть одежек не принадлежит набору тряпья, которое он несколько недель назад сунул в ящики. Часть казалась ему удивительно знакомой, но он не знал, какие из них видел ранее на Беате, а какие обнаружил – мятые и скомканные – в шкафах квартире на Таргувке. В глаза ему бросился кружевной бюстгальтер с меткой Intimissimi; он уже хотел отложить его на вторую кучу, как вдруг припомнил, что – ну да, такой имелся у Беаты; вот только после той аварии он был совершенно растерзан, так что этот никак не мог принадлежать ей. Махнув рукой на проблему лифчика, он вытащил черное платье: его материал, тонкий и просвечивающий, тоже показался ему знакомым, а через несколько минут до него дошло, что большая часть этих тряпок, и вправду, могла принадлежать Беате; и даже не потому, что были дешевыми, но – просто потому, что они явно бы ей понравились.

Схватившись за покрытый разводами ворсы матрас, Виктор встал на ноги; голова пошла кругом. Пришлось опуститься на колени на кровати; он был толстым и тяжелым; так что выглядел смешно. Пробираясь на четвереньках, он приблизился к дышащей все быстрее Беате, после чего сильно схватил ее за шею, сдавливая ее. Пустое, наполненное застоявшимся воздухом тело: словно шоколадный заяц. Через мгновение он почувствовал под ладонью толстый питон артерии. Ладно, все будет хорошо, сказал Виктор сам себе, громко дыша. Я тоже на этом зарабатываю. Это же проверенная, заслуженная инвестиция, вложения в золото, Амбер, курва, Голд[23]. И я тоже на этом зарабатываю. Это всего лишь маргинальные риски. Поднявшись, он увидал тяжеловатую колоду устаревшего компьютера и снова свалился на кровать, словно кто-то ударил его под дых.


Когда они вдвоем завершили церемониал помывки, Виктор тяжело свалился на кровать.

- Ладно, я понимаю, - заговорила Вероника, - что вы на этом зарабатываете, но чтобы вот так вот удерживаться от секса? – спросила она. Виктор совершенно неожиданно покраснел. – Но, но, но! – погрозила девушка ему пальцем; все шло как по маслу. – Только не стройте из себя невинную овечку! Я же уже видела, - конфиденциальным тоном сообщила она, - что у нее там имеется. И не говорите мне, будто бы не любите делать с этим разные, - она зачерпнула воздуха, - взрослые вещи.

Виктор хотел выйти, когда Вероника вставляла спящей Беате тампон. Но она настояла на том, чтобы он остался. Тот вздрогнул, после чего привстал на колени и с неожиданным интересом стал всматриваться в сухой, открывшийся ему фрагмент плоти. Он не знал, какой размер является соответствующим.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Люди августа
Люди августа

1991 год. Август. На Лубянке свален бронзовый истукан, и многим кажется, что здесь и сейчас рождается новая страна. В эти эйфорические дни обычный советский подросток получает необычный подарок – втайне написанную бабушкой историю семьи.Эта история дважды поразит его. В первый раз – когда он осознает, сколького он не знал, почему рос как дичок. А второй раз – когда поймет, что рассказано – не все, что мемуары – лишь способ спрятать среди множества фактов отсутствие одного звена: кем был его дед, отец отца, человек, ни разу не упомянутый, «вычеркнутый» из текста.Попытка разгадать эту тайну станет судьбой. А судьба приведет в бывшие лагеря Казахстана, на воюющий Кавказ, заставит искать безымянных арестантов прежней эпохи и пропавших без вести в новой войне, питающейся давней ненавистью. Повяжет кровью и виной.Лишь повторив чужую судьбу до конца, он поймет, кем был его дед. Поймет в августе 1999-го…

Сергей Сергеевич Лебедев

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза
Кредит доверчивости
Кредит доверчивости

Тема, затронутая в новом романе самой знаковой писательницы современности Татьяны Устиновой и самого известного адвоката Павла Астахова, знакома многим не понаслышке. Наверное, потому, что история, рассказанная в нем, очень серьезная и болезненная для большинства из нас, так или иначе бравших кредиты! Кто-то выбрался из «кредитной ловушки» без потерь, кто-то, напротив, потерял многое — время, деньги, здоровье!.. Судье Лене Кузнецовой предстоит решить судьбу Виктора Малышева и его детей, которые вот-вот могут потерять квартиру, купленную когда-то по ипотеке. Одновременно ее сестра попадает в лапы кредитных мошенников. Лена — судья и должна быть беспристрастна, но ей так хочется помочь Малышеву, со всего маху угодившему разом во все жизненные трагедии и неприятности! Она найдет решение труднейшей головоломки, когда уже почти не останется надежды на примирение и благополучный исход дела…

Павел Алексеевич Астахов , Павел Астахов , Татьяна Витальевна Устинова , Татьяна Устинова

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза
Белая голубка Кордовы
Белая голубка Кордовы

Дина Ильинична Рубина — израильская русскоязычная писательница и драматург. Родилась в Ташкенте. Новый, седьмой роман Д. Рубиной открывает особый этап в ее творчестве.Воистину, ни один человек на земле не способен сказать — кто он.Гений подделки, влюбленный в живопись. Фальсификатор с душою истинного художника. Благородный авантюрист, эдакий Робин Гуд от искусства, блистательный интеллектуал и обаятельный мошенник, — новый в литературе и неотразимый образ главного героя романа «Белая голубка Кордовы».Трагическая и авантюрная судьба Захара Кордовина выстраивает сюжет его жизни в стиле захватывающего триллера. События следуют одно за другим, буквально не давая вздохнуть ни герою, ни читателям. Винница и Питер, Иерусалим и Рим, Толедо, Кордова и Ватикан изображены автором с завораживающей точностью деталей и поистине звенящей красотой.Оформление книги разработано знаменитым дизайнером Натальей Ярусовой.

Дина Ильинична Рубина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза