Нео-Буратино

Конечно, постовые милиционеры пытались взнуздать шальной лимузин, однако тот игнорировал всякие действия гаишников и как ни в чем не бывало продолжал следовать своей дорогой на очень приличной скорости.

За Троицким мостом автомобиль резко свернул направо. При заносе он врезался в фонарный столб и застыл на месте. Выйдя из машины, взмыленный Папалексиев увидел, что здорово покорежил крыло. «На одном крыле не улетишь!» — с грустью заключил он. Оглядевшись по сторонам, Тиллим сообразил, что находится в непосредственной близости от загса, и сразу вспомнил, что обещал зайти к Авдотье, заключающей браки на небесах. Отпустив многоэтажную фразу по поводу ее бабки, он напоследок с таким остервенением пнул злополучную «тойоту», что едва не вывихнул ногу. Ковыляя по Петровской набережной в сторону Дворца бракосочетания, Папалексиев пытался разрешить сложную лингвистическую проблему: «Почему все же ругаются по матери, а не по бабке? Можно было бы даже по прабабке и так далее: чем больше „пра-“, тем сильнее ругательство».

Увидев Авдотью Троеполову, Тиллим отметил, что сегодня она как-то особенно хороша и в то же время выглядит необычно строго. По спине у него даже пробежали мурашки, но наглости это в нем не убавило. Улучив момент, когда Авдотья отдыхала после напутствия очередной паре брачующихся, Папалексиев подскочил к ней с выражением неизбывной тоски на физиономии и скорбным тоном заявил:

— Здравствуй, Авдотья! Вынужден тебя разочаровать, сегодня мы встретиться не сможем — у меня неприятности. Непредвиденные обстоятельства. Нужно срочно домой, а денег на такси нет, выручи, если можешь…

— А где мои конфеты? — с изумлением спросила внучка таинственной актрисы.

Тиллим, не ожидавший от нее такой осведомленности, растерялся:

— Постой! Какие еще конфеты? Откуда ты знаешь про конфеты? Ну да, я действительно хотел купить конфеты, но не успел — разные обстоятельства, понимаешь? А с чего ты вообще взяла, что я тебе конфеты должен?

— Так. Показалось, что ты хотел их мне подарить, — тихо произнесла Авдотья, протягивая Тиллиму деньги.

Он почувствовал, как краска стыда заливает лицо.

— Ну сдаюсь, сдаюсь. Осознал свою ошибку… Что поделаешь — забегался, закрутился… Но конфеты я обязательно занесу, вечером. Обещаю.

Издерганный, Папалексиев добрался до дома на такси. Он наконец обрел относительный покой — состояние, когда можно предаться размышлениям. Вспоминая события сегодняшнего дня, он теперь знал, кого следует благодарить за случившееся. История с конфетами была последним пунктом в мучительных раздумьях Тиллима, связанных с покушением на его свободу. Всякая попытка вмешательства в личную жизнь раздражала вольнолюбивого Папалексиева. Пробудившийся в нем сегодня воздыхатель Авдотьи Каталовой не желал быть игрушкой в чьих-либо руках и внутренне протестовал против любой опеки:

«Она что же, хочет контролировать мои чувства? Ишь ты, размахнулась! Воспитывать меня вздумала, поучать. Чуть не разорила, машину сломала… Кого хочу, того и люблю! Кого люблю, тому и подарки буду делать… Вот специально влюблюсь еще в кого-нибудь, и не в одну, а в нескольких сразу. Чем я хуже этого араба? Вообще стану ловеласом… А внучка-то вся в бабку — мысли читает! Ну и семейка!»

Обида душила Тиллима, и он осмелился доказать бабке Троеполовой свою правоту.

У входа в подъезд он кивнул уже знакомому стражу порядка и, предвкушая скорое завершение своих сегодняшних мытарств, буквально взлетел на четвертый этаж, но тут оказалось, что ключи от комнаты остались в сумке, которую Тиллим прихватил с собой на всякий случай, когда ехал в «Европейскую» выручать из беды шейха, сумка же лежала на заднем сиденье в машине, беспомощно застывшей вблизи Авдотьиного загса. Обезумев от отчаяния, Папалексиев подпрыгнул и с воинственным кличем саданул в дверь больной ногой. Устрашающий вопль сам собой плавно перешел в болезненный стон: старая, на совесть сработанная дверь не получила ни одной царапины и по-прежнему надежно преграждала вход в комнату, а страдалец Тиллим корчился на полу в коридоре. На шум из кухни выполз Лева.

— А, это ты! Я уж испугался, думал, грабители ломятся. Да что с тобой такое, может, помочь чем? — участливо поинтересовался он.

— Чем помочь? Чем помочь? Не видишь, что ли, — пятьдесят миллионов надо, — превозмогая боль, сквозь зубы процедил Тиллим.

Лева видел только то, что бедный сосед сидит на полу не в самом удобном положении и стонет, однако после такого ответа он не отказал себе в удовольствии покуражиться:

— Ну конечно! Как же это я не сообразил? Любой дурак, будь он на моем месте, сразу бы догадался, что тебе нужно ровно пятьдесят миллионов рублей. Но вот ведь, понимаешь, какая незадача: сумма-то пустяковая, да мои карманные расходы на сегодняшний день исчерпаны, а в банк до закрытия уже не успеть… Хотя я могу что-нибудь придумать, если ты согласен взять под проценты. Если процент хороший и срок невелик, я готов пошустрить.

— Дай хотя бы денег на такси! — взмолился Папалексиев, которому было совсем не до шуток.