Нео-Буратино

Увы и ах: любезный сердцу соловей избежал моих силков, и если я была когда-то по-настоящему раздосадована, то именно сегодня. В который раз в театре нашем представляли комедию-оперу «Мельник — колдун, обманщик и сват», сочинения господ Аблесимова и Соколовского. Сия веселая пиеса из жизни простолюдинов вот уж лет двадцать имеет множество восхитившихся спектатеров и вызывает самые бурные рукоплескания, даже иностранцы слушают с любопытством. И сегодня, как всегда, принимали благожелательно. Я играла крестьянскую девушку Анюту, желающую воссоединения с возлюбленным. Маркиза Б. заметила я фазу: он сидел в окружении французских дипломатов в одной из лож бенуара. С первых минут представления все мои чувства устремились к нему, в уста Анюты я вкладывала всю нежность свою, всю неутоленную страсть, обращая взгляд в сторону желанного гостя:

Кабы я, млада, уверена была,
Что дружку свому хоть чуть-чуть я мила,
Я бы всякий день немножко
С ним видалась хоть в окошко
И не в скуке бы жила.

А когда разыгрывали сцену гадания на жениха, в коей героине моей является суженый-ряженый, я чуть было не упорхнула в залу к своему избраннику со словами:

Ай!.. Кто это? Он… так, он!

Не знаю, понял ли француз, к кому обращены сии слова, но, к моему великому расстройству, он и бровью не повел, будто не слышал ни слова, не встретил моего взгляда! Верно, он плохо разумеет по-русски, однако как все же обидно! После спектакля один уважаемый господин, заслуживающий всяческого доверия, заметил мне, что иностранец считает комедию легкомысленным развлечением, пригодным разве лишь для того, чтобы время от времени разогнать скуку, и никогда не признает искусством. Вкус его воспитан будто бы высокой трагедией древних авторов, равно как и драмами Корнеля и Расина, а не дурачествами комедиантов. Так-то вот! Помнится, укорял меня один батюшка на предмет моего ремесла, а я не вняла его наставлениям. Что же делать теперь? Разве думала я когда, что чье-то сердце окажется для меня крепким орешком?

10 генваря 1800 г. от Р. Х.

Вот уж почти целую неделю ночи напролет размышляю о превратностях судьбы. До сих пор все желаемое в мире сем давалось мне шутя, воистину играючи, но вот пришел, знать, час, когда и мне придется потрудиться для собственного счастья. Три десятилетия выхожу я на сцену в роли каких-то чувствительных пейзанок, нимф, коломбин и даже непотребных девиц, служа тому лишь, чтобы вызывать смех или грубые страсти у пресыщенных особ в зале. Даже у Шакеспеара я умудрялась до сих пор играть только в комедиях! Сколько же это может продолжаться? Наконец-то послан мне знак свыше, а проводник воли небесной — мужчина моей судьбы, не ставящий ни во что шумное веселье на сцене. И вот третий день уже я разучиваю роль в трагедии одного французского сочинителя, которая давно уже готовится к представлению у нас на театре. Ну разве не перст судьбы указал милейшему господину С., нашему антрепренеру, именно меня, когда он искал актрису, коей можно доверить главную роль? Кто бы мог подумать, что после блестящей карьеры комедийной примы я переменю амплуа и, несомненно, сам ход моей жизни на Парнасе? И всему виной недуг любовный! Да любила ли я кого доселе? Мнится мне, что до сих пор никого не любила и теперь желала бы изгнать из памяти всех мужчин, снискавших когда-либо мою благосклонность, дабы освободить место для единственного Господина. Мне кажется, что еще ни одна роль не вызывала у меня столько усердия, столько трепета при разучивании. Я живу грезами о дне премьеры, когда стрела Амура наконец-то поразит желанную цель и мы воспылаем одной страстью. О Венера, распали во мне желание любовное, чтобы оно придало сил воплотить в новой роли неземное чувство, охватившее мою душу!

5 июня 1800 г. от Р. Х.