Я начал толкаться снова, трахая ее с абсолютной отчаянной серьезностью, но, не входя так глубоко, не терся об эту восхитительную часть ее до самого конца, когда она снова развалилась, и я позволил себе, наконец, милосердно кончить, извергаясь так глубоко, как только мог с грубым стоном.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Мы выключили проклятый телевизор, по которому все еще крутили музыкальные клипы, и пошли приводить себя в порядок. В новом спортивном костюме и с мокрыми волосами, Ирис молча потащила меня в библиотеку, где схватила одну из моих книг, которую она прочитала примерно на четверть. Она свернулась калачиком на моем потертом коричневом кожаном диване и начала читать.
Это был мой первый роман, и я не был уверен, что хочу, чтобы она его прочла, но она, похоже, уже начала читать, так что было уже поздно ее останавливать.
Ирис подняла глаза, увидела мое лицо и улыбнулась.
– Это действительно хорошо. Меня сразу втянуло. Я нахожусь на сотой странице, и я уже чувствую, что погружена в этот мир, который ты создал.
Я начал заламывать руки – моя нервная привычка, которая обычно проявлялась только перед телевизионными интервью.
– Спасибо. Этот мир был частью моей жизни уже много лет. Хотя я написал эту книгу так давно, я не уверен, что могу рекомендовать ее как свою лучшую работу.
- Это была одна из твоих первых работ, верно?
- Самая первая.
Она выглядела впечатленной, ее хорошенькие губки сложились в маленькую букву «О».
– Это потрясающе. У тебя талант. Мне также нравится манера написания книги. Все так смело и мрачно. Запутанно, на самом деле. Просто идеально.
Я криво усмехнулся.
– Это своего рода такой жанр. Честно говоря, я хотел бы попробовать что-то совершенно другое, немного расшириться.
Она села, выглядя искренне заинтересованной в том, что я говорил, что не было реакцией, к которой я привык от кого-то вне бизнеса.
– Да? Как и что?
- Я бы с удовольствием создал такой персонаж. Что-то эмоциональное и грубое, и чтобы ни слова о криминалистике или брызгах крови.
- Ты должен это сделать.
- Я мог бы. На данный момент я заключил контракт только на одну книгу в год с моим издательством, но мне бы не хотелось подписываться на большее и еще чаще застревать в режиме дедлайна.
- Да пошли они. Просто пиши, что ты хочешь, и стань независимым.
Я слышал об этом, был восхищен на самом деле.
– Что ты слышала о независимой публикации?
- Это супер. Оно прижилось, и я думаю, тебе стоит попробовать. Прекрати отдавать свою жизнь этим кровососущим издательствам.
В некотором роде, я тоже так думал.
– А как насчет тебя? Есть ли у тебя что-то, что ты хотела бы сделать по-другому, с точки зрения карьеры или, может быть, с точки зрения образования?
Она ухмыльнулась, как будто я только что сказал что-то очень смешное, и я понял, что произнес это псевдо-отцовским лекторским тоном. Это было ужасно, и я немедленно извинился.
Она отмахнулась, ничуть не обидевшись.
- Я никогда не могла понять, чем именно хочу заниматься. Я бы хотела быть такой же, как ты, с чем-то, в чем я была так хороша, что не могла перестать бы это делать.
- Значит, ты бросила школу, потому что не знала, какой путь выбрать?
Она улыбнулась и склонила голову набок.
– Что ты пытаешься узнать?
- Ты очень умная девушка. Я просто пытаюсь понять, почему ты не поехала в колледж.
Она пожала плечами.
– Это действительно самое неинтересное во мне. Я просто
Я поймал себя на том, что рассеянно выбираю книгу, сажусь рядом с ней, вытянувшись, закинув руку на спинку дивана, за ее плечи.
Мы оба держали в руках книги, но не читали.
Остаток дня растворился в воздухе, без сожаления, когда мы начали говорить о мелочах и важных вещах, о личном и политике. Ирис была не обделена умом и сообразительностью, и я обнаружил, что это привлекало так же, как и все остальное в ней.
Разговор с ней был очень странным и знакомым, как будто мы делали это тысячу раз. Все это было ново, каждая секунда с ней, но это было так правильно, что мгновенно нашло место в моей жизни, как будто это было вовсе не что-то новое, а скорее потерянная вещь, которую я нашел, как перечитывание старой книги, которую я совершенно забыл, была моей абсолютной любимой.
Когда она рассказывала какую-нибудь историю, ее глаза широко раскрывались и загорались обаятельным светом. Я был совершенно очарован ими. Ей. Мой нежный взгляд метался от ее глаз к ее губам и к ее милому маленькому носику, когда он морщился.
Ее рот, возможно, привлекал мой взгляд больше всего. Ее губы были пухлыми и сочными, но когда она говорила, они двигались вокруг ее слов, изгибаясь, истончаясь и утолщаясь. Было восхитительно наблюдать, как они формировались вокруг вещей, которые она говорила, добавляя столько же выражения словам, как и ее жестикулирующим рукам.
Ее упрямый подбородок и челюсть были еще одним очарованием, демонстрирующим точку зрения.