Необузданная сторона (ЛП)

- Он только сказал: «Разве это имеет значение?» Вот и все. Это все, что он сказал, но если бы мне пришлось угадывать, я бы сказал, что он ненавидел меня, потому что ненавидел себя. Он видел, что жизнь дала ему, и что она дала мне, куда я двигаюсь, и я стал буквально боксерской грушей для его гнева из-за несправедливости жизни.

- Его враждебность беспокоила меня, она, конечно, подорвала мою самооценку, но мне всегда было легко погрузиться в учебу, и я так и делал. Я старался избегать конфликтов, насколько это было возможно, и с нетерпением ждал конца года, потому что он заканчивал школу. Это был ужасный год. По сей день это было худшее время в моей жизни, и это включая мой развод в прошлом году, который был адским.

- Он отстал от меня в последний месяц учебы, и я решил, что ему надоело мучить меня, или, черт возьми, он был слишком взволнован окончанием школы, чтобы беспокоиться об этом. Все стало прискорбным, потому что я потерял бдительность. Я просто не ожидал, что он так набросится на меня. Наверное, я был бы более осторожен. Видишь, это говорит моя низкая самооценка. Даже после всего, что он сделал со мной, я чувствую себя виноватым в том, что случилось.

Ее глаза были широко раскрыты, как будто она могла читать меня достаточно хорошо, чтобы знать, что худшая часть приближается.

- Ну, если уж на то пошло, он однажды загнал меня в угол одного после физкультуры, избил почти до потери сознания, а потом использовал мою футболку, чтобы попытаться повесить меня за шею на дверце шкафчика. Вокруг никого не было, и он оставил меня в таком состоянии. Мне пришлось встать на цыпочки, чтобы не потерять сознание, но даже тогда я не мог вдохнуть достаточно воздуха в легкие. До сих пор я не знаю, была ли это попытка убийства, обставленная как несчастный случай, или это был какой-то просчет с его стороны, но единственное, что меня спасло – это случайно проходивший мимо тренер по баскетболу.

- Это ужасно, - сказала Ирис, все еще потирая мою руку с сочувствием в глазах. Я всегда считал, что ненавижу жалость, но в ее устах это было как-то приятно. Даже успокаивающе.

Это показалось мне, по меньшей мере, странным.

- Да. Так думали все, особенно тренер и директор школы. И мои родители. И судья. Ему еще не исполнилось восемнадцати, но его, как взрослого, обвинили в покушении на убийство. Десять лет без права досрочного освобождения. Если он думал, что его жизнь была плохой до этого, что ж, подозреваю, что жизнь показалась ему гораздо хуже после всего, что случилось. Я ненавидел его, но до сих пор чувствую к нему жалость. Что я сделал, чтобы довести его до этого?

Она что-то проворчала, и на этом все.

- Тогда я чувствовал себя очень беспомощным, и примерно тогда же начал много тренироваться, как и сейчас. – Я не мог припомнить ни одного случая за всю мою взрослую жизнь, когда бы я признался вслух истинной причине, по которой я чувствовал необходимость так тренироваться. До Ирис. – Я просто хотел быть достаточно сильным, чтобы защитить себя.

- Ну, ты в этом преуспел. Я уже говорила это раньше, но ты же ничего не делаешь кое-как, не так ли?

Это вызвало улыбку и подняло настроение.

Работая со мной, воздействуя на меня, успокаивая меня, управляя мной, как бы вы это ни называли, она, казалось, обладала природным талантом к этому.

Пока мы разговаривали, она открыто призналась, что прагматична почти во всем. Мне следовало бы больше беспокоиться об этом, потому что она представляла собой дикую штучку, а хаос и прагматизм – непростой альянс.

Не без мотива.

Я знал, что должен был больше беспокоиться о ее мотивах.

Нет, я не был идиотом, и то, что Ирис хотела меня, было совершенно очевидным.

Дело в том, что мне было все равно. Поскольку у меня была самая наивная, оптимистичная, совершенно нелепая надежда, что она чувствовала что-то ко мне, даже если и подошла ко мне только потому, что смогла разглядеть во мне деньги.

И, честно говоря, мне казалось, что привнести радости в мои жизнь стоило немного денег. Потому что, черт возьми, у меня были деньги, и мне не помешало бы немного радости. Это точно лучше, чем обменять половину заработка моей жизни на двадцать лет страданий и прошлогодних унижений, которые я уже испытал.

В ту ночь, когда мы собирались лечь спать, она позвала меня из хозяйской ванной. Дверь была слегка приоткрыта, но я предоставил ей уединение.

- Аласдейр, - снова позвала она.

Я вздрогнул и почувствовал, что становлюсь твердым. Мне нравилось, когда она произносила мое имя.

Я просто стоял там, уставившись на дверь, но это заставило меня двигаться с места.

Она сидела у туалетного столика, наблюдая за мной в зеркало, все еще в своей тонкой белой майке без лифчика, и когда я подошел ближе, то не мог не заметить, что она разделась до одних трусиков. Крошечных, прозрачных трусиков.

Я уже собирался схватить ее, по очевидным причинам, когда несколько нежных слов из ее рта остановили меня.

- Ты расчешешь мне волосы? – спросила она.

Это застало меня врасплох, но я с готовностью согласился, взял щетку со столика и принялся за работу, поначалу очень неуверенно.