Необычайная история доктора Джекила и мистера Хайда

Но едва он договорил, как улыбка вдруг сошла с его лица и заменилась выражением такого ужаса и отчаяния, что у обоих стоявших внизу кровь заледенела в жилах. Они успели заметить все это лишь мельком, потому что окно мгновенно опустилось, но даже и мимолетного взгляда им было достаточно. Повернувшись, они молча покинули двор. Все так же в молчании они перешли на другую сторону, и, только выйдя на ближнюю большую улицу, где даже и по воскресеньям шевелилась какая-то жизнь, мистер Аттерсон наконец поглядел на своего спутника. Оба были бледны, и одинаковый страх читался во взглядах обоих.

– Господи помилуй, – сказал мистер Аттерсон.

А мистер Энфилд только строго кивнул головой и пошел дальше, не говоря ни слова.

Последняя ночь

Однажды вечером после обеда мистер Аттерсон сидел у камина, когда к нему неожиданно явился Пул.

– Что это вас принесло ко мне, Пул? – воскликнул адвокат. И, вглядевшись внимательней в лицо дворецкого, прибавил: – Чем вы так встревожены? Не заболел ли доктор?

– Мистер Аттерсон, – сказал тот, – у нас что-то неладно.

– Садитесь, и вот вам стакан вина, – сказал адвокат. – Не спешите и объясните мне толком, в чем дело.

– Вы знаете, какой нрав у доктора, – заговорил Пул, – знаете, что он подчас запирается у себя. Ну, так он опять заперся в кабинете. И мне это не правится, до смерти не нравится. Мистер Аттерсон, мне страшно.

– Вот что, милейший, – сказал адвокат, – говорите-ка ясней. Отчего вам страшно?

– Страх мучит меня уже с неделю, – ответил Пул, упрямо обходя вопрос, – и больше я не могу выдержать.

Внешний вид дворецкого вполне подтверждал его слова. Он плохо выглядел и, после того как в первый раз заявил о своем страхе, ни разу не глянул адвокату в лицо. Сейчас он сидел, уставясь наискось в пол и опустив на колено руку со стаканом, из которого не отпил ни глотка.

– Я не могу больше выдержать, – повторил он.

– Ну, ну, – сказал адвокат, – я понимаю, вы не зря беспокоитесь, Пул; видно, случилось что-то важное. Постарайтесь мне объяснить, что именно.

– По-моему, случилось преступление, – хрипло произнес Пул.

– Преступление! – вскричал адвокат, изрядно перепугавшись и поэтому легко раздражаясь. – Какое преступление? Что это значит?

– Не смею сказать, сэр, – услыхал он в ответ, – но может быть, вы пойдете со мной и посмотрите сами?

Вместо ответа мистер Аттерсон встал и надел шляпу и пальто. Он удивился, заметив, какое огромное облегчение выразилось при этом на лице дворецкого. Не меньше изумило его и то, что вино так и осталось нетронутым, когда Пул ставил стакан на стол, поднимаясь, чтобы идти следом.

Была бурная, холодная, настоящая мартовская ночь. Бледный месяц лежал плашмя, как будто опрокинутый ветром на спину, и быстро неслись облака, прозрачные, как тончайшая ткань. Ветер не давал говорить, больно сек лицо и словно сметал прочь пешеходов. Улицы были на редкость безлюдны, и Аттерсону казалось, что никогда еще не видел он эту часть Лондона столь пустынной. Он предпочел бы обратное. Ни разу в жизни не испытывал он такого острого желания видеть и слышать своих ближних, потому что тягостное предчувствие беды, как он ни боролся с ним, все росло и росло в его душе. Перед домом доктора, куда они добрались наконец, яростный ветер гнал пыль и тонкие деревца бились о решетку сквера. Пул, державшийся все время на несколько шагов впереди, приостановился посередине мостовой и, несмотря на злую непогоду, снял шляпу и отер лоб красным носовым платком. При всей их спешке это не был все-таки пот усталости; лоб его увлажняла душившая его тоска, – недаром лицо его было бледно, а голос, когда он заговорил, звучал хрипло и срывался.

– Вот, сэр, – сказал он, – мы и дошли. Дай бог, чтобы там не случилось ничего худого.

– Будь по вашим словам, Пул, – отозвался адвокат.

Затем дворецкий очень осторожно постучал. Дверь приоткрыли на цепочку, и кто-то спросил:

– Это вы, Пул?

– Все в порядке, – сказал Пул. – Откройте дверь.

Они вошли в ярко освещенный холл. В камине пылала гора дров, а вокруг огня, словно стадо овец, сбилась вся прислуга, и мужчины и женщины. Увидев мистера Аттерсона, горничная разразилась истерическими всхлипываниями, а кухарка, выкрикнув: «Слава богу, это мистер Аттерсон!» – кинулась к нему, как будто собираясь заключить его в объятия.

– Что это? Почему вы все здесь? – сказал адвокат ворчливо. – Непорядок, так не годится делать; вашему хозяину это не понравилось бы.

– Они все боятся, – сказал Пул.

Наступило полное молчание, никто не возражал ему, и только горничная заплакала уже совсем громко.

– Потише ты! – сказал ей Пул со злобой, тоже свидетельствовавшей о расстроенных нервах.

И в самом деле, когда раздались жалостные причитания девушки, все они вздрогнули, оглянулись на внутреннюю дверь, и на всех лицах выразилось испуганное ожидание.

– А теперь, – продолжал дворецкий, обращаясь к кухонному мальчишке, – принеси-ка мне свечу, и мы сразу возьмемся за дело.

И, попросив мистера Аттерсона следовать за собой, он повел его во внутренний дворик.