Необычайная история доктора Джекила и мистера Хайда

Время шло. В награду за поимку преступника предлагали тысячи фунтов, потому что убийство сэра Дэнверса воспринималось как оскорбление, нанесенное всему обществу. Но мистер Хайд исчез из поля зрения полиции, словно никогда не существовал. Правда, раскопали много случаев из его прошлого, и притом постыдных. Выплыли рассказы о его неистовствах, о его бессердечии и жестокости, о его гнусной жизни, о его странных приятелях, о ненависти, которая сопутствовала ему повсюду, но о его теперешнем местонахождении – ни звука. С тех пор как наутро после убийства Хайд покинул свой дом в Сохо, он словно в воду канул. Проходили дни, и постепенно мистер Аттерсон начал оправляться от своих страхов и несколько успокаиваться. На его взгляд, смерть сэра Дэнверса с лихвой окупилась исчезновением мистера Хайда. Теперь, когда это дурное влияние прекратилось, для доктора Джекила началась новая жизнь. Он стал выходить, возобновил отношения с друзьями и опять сделался привычным гостем и добрым хозяином. Он и раньше был известен своей благотворительностью, теперь он начал отличаться даже религиозностью. Он был деятелен, он много бывал на свежем воздухе и творил добро. Его лицо прояснилось и посветлело, словно от внутреннего сознания выполняемого долга. И более двух месяцев доктор жил мирно.

Восьмого января Аттерсон обедал у доктора в узком кругу друзей; Лэньон тоже был там, и лицо хозяина обращалось от одного к другому, как в былые времена, когда все трое были неразлучны. Но двенадцатого, а потом и четырнадцатого дверь дома оказалась закрытой перед адвокатом.

– Доктор не выходит и никого не принимает, – сказал Пул.

Пятнадцатого Аттерсон сделал новую попытку, и опять не был принят. Он привык за последние два месяца видеться со своим другом почти ежедневно, и вновь возвратившееся одиночество угнетало его. На пятый вечер он позвал к себе обедать Геста. На шестой Аттерсон отправился к доктору Лэньону.

Там его по крайней мере не отказались принять. Но, войдя, он был потрясен переменой во внешности доктора. На лице его ясно читался смертный приговор. Из румяного он стал бледным, исхудал, заметно полысел и постарел. Но эти признаки надвигающегося физического распада не так поразили адвоката, как взгляд Лэньона и выражение лица, свидетельствовавшие о каком-то страхе, глубоко запавшем в душу. Маловероятным казалось, чтобы доктор боялся смерти, однако именно это склонен был заподозрить Аттерсон. «Да, – подумалось ему, – он сам врач, он понимает свое состояние, он уверен, что дни его сочтены, и эта уверенность ему не по силам». Однако когда Аттерсон сказал Лэньону, что тот плохо выглядит, Лэньон сам с великой твердостью объявил себя человеком обреченным.

– Я перенес удар, – сказал он, – мне уже не поправиться. Это вопрос нескольких недель. Ну что ж, жизнь была хороша. Я любил жизнь, да, сэр, любил. Иногда я думаю, что, будь нам все известно, мы легче соглашались бы убраться отсюда.

– Джекил тоже болен, – заметил Аттерсон. – Вы видели его?

Но Лэньон изменился в лице и поднял дрожащую руку.

– Я больше не хочу видеть доктора Джекила, не хочу ничего слышать о нем, – громко сказал он срывающимся голосом. – Я с этой личностью порвал навсегда. И я прошу вас избавить меня от всяких напоминаний о человеке, который для меня больше не существует.

– Ну, ну, – сказал мистер Аттерсон. И, помолчав, спросил: – Не могу ли я помочь чем-нибудь? Мы все трое – старинные друзья, Лэньон; нам других себе не нажить.

– Тут ничем нельзя помочь, – отрезал Лэньон, – Спросите его самого.

– Он не хочет меня видеть, – сказал адвокат.

– Ничуть не дивлюсь этому, – последовал ответ. – Может статься, Аттерсон, позже, уже после моей смерти, вы разберетесь, кто здесь прав, кто виноват. Мне больше нечего сказать. А пока, если вы можете посидеть у меня и поговорить о чем-нибудь другом, прошу вас, останьтесь и будем беседовать. Но если вы не можете обойти эту проклятую тему – идите себе с богом, потому что для меня она невыносима.

Вернувшись домой, Аттерсон тотчас сел и написал письмо Джекилу, где жаловался на свое отлучение от дома доктора и спрашивал о причине злосчастного разрыва с Лэньоном. Наутро пришел длинный ответ, составленный в довольно патетических выражениях и подчас темный по смыслу. Ссору с Лэньоном Джекил считал непоправимой. «Я не виню нашего старого друга, – писал Джекил, – и разделяю его мнение, что нам лучше не видеться. Я намерен отныне вести чрезвычайно уединенную жизнь. Вас не должно удивлять, если моя дверь часто оказывается закрытой даже для вас; вам из-за этого не следует сомневаться в моей дружбе. Предоставьте мне идти моим тяжким путем. Я не могу объяснить вам, какую кару и какую опасность я навлек на себя. Если я жестоко согрешил, то я и жестоко пострадал. Я никогда не думал, что наша земля может вместить столько невыносимых мучений и страхов. И единственное, что вы можете сделать, Аттерсон, для облегчения моей судьбы, это уважать мое молчание».