Необычайные приключения Арсена Люпена

— Вы, именно вы, — повторил Люпен, — нацепили очки и фальшивую бороду, согнулись в три погибели, как старик. О том, что это были вы, барон Репстейн, свидетельствует один неопровержимый довод, до которого никто не додумался: дело в том, что, если задумали и совершили это хитроумное преступление не вы, тайна оказывается необъяснимой. А если вы — преступник, если вы убили баронессу, чтобы избавиться от нее и вместе с другой женщиной поживиться миллионами, если вы убили своего управляющего, чтобы избавиться от бесспорного свидетеля — о, в таком случае объясняется все.

Барон, который с самого начала слушал, наклонившись к собеседнику, с судорожной жадностью ловя каждое слово, выпрямился и кинул на Люпена такой взгляд, словно собеседник его и впрямь был не в своем уме. Когда Люпен кончил говорить, барон отступил на два-три шага, проглотил слова, которые готовы были сорваться у него с языка, и, подойдя к камину, позвонил.

Люпен и бровью не повел. Улыбаясь, он ждал.

Вошел слуга. Хозяин обратился к нему:

— Можете идти спать, Антуан. Я сам провожу этого господина.

— Погасить лампы?

— Оставьте свет в вестибюле.

Антуан удалился, и тут же барон, достав из ящика стола револьвер, вернулся к Люпену, положил оружие в карман и сказал совершенно спокойно:

— Простите, сударь, но я вынужден принять эту скромную меру предосторожности на случай, если окажется, что вы сумасшедший. Впрочем, едва ли это так. Нет, вы не сумасшедший. Но я не понимаю, с какой целью вы сюда явились, а обвинение, которое вы мне предъявили, настолько меня ошеломило, что хотелось бы знать, какие у вас на то основания.

В голосе его чувствовалось волнение, в печальных глазах блеснули слезы.

У Люпена мороз прошел по коже. Неужели он ошибся? Неужели его гипотеза, найденная интуитивно и покоящаяся на шатком основании незначительных фактов, оказалась неверна? Его внимание привлекла одна деталь: в вырезе жилета он заметил острие золотой булавки, которою был заколот галстук барона, и поразился необычайной длине этой булавки. Вдобавок она была трехгранная и напоминала миниатюрный кинжал, очень тонкий, очень изящный, но в опытных руках могущий причинить немало зла.

И тут Люпена осенило: эта булавка, украшенная великолепной жемчужиной, и есть то самое оружие, которое пронзило сердце несчастного г-на Лаверну.

— Вы, господин барон, человек необычайно сильный, — выдохнул он.

Тот по-прежнему хранил суровое молчание, словно не понимая Люпена и ожидая объяснений, на которые имел право. Несмотря ни на что, такая невозмутимость лишала Арсена Люпена уверенности в себе.

— Да, необычайно сильный: ясно как день, что, лишь повинуясь вашему приказу, баронесса продала ваши ценные бумаги и взяла у принцессы драгоценности под тем предлогом, что желает их купить. Ясно как день, что женщина, покинувшая ваш дом с саквояжем, была не жена ваша, а сообщница и, возможно, любовница; именно она отвлекла на себя погоню, которую ведет за ней по всей Европе наш доблестный Ганимар. По-моему, это блистательная операция. Чем рискует эта женщина? Ведь ищут-то баронессу! И с какой стати вместо баронессы станут искать другую, если вы посулили награду в сто тысяч франков тому, кто найдет баронессу? Сто тысяч франков, отданные на хранение нотариусу, — какая гениальная находка! Они ослепили полицию. Они отвели глаза самым проницательным людям. Человек, вверивший на хранение нотариусу сто тысяч франков, говорит правду. И все охотятся на баронессу! А тем временем вы преспокойно обстряпываете свои дела, продаете скаковую конюшню, дома и готовитесь к бегству. Боже, до чего забавно!

Барон слушал не перебивая. Он подошел вплотную к Люпену и спросил его все так же невозмутимо:

— Кто вы такой?