Прочитавши это, тарасконецъ покраснѣлъ, потомъ поблѣднѣлъ; дрожь пробѣжала по его тѣлу. Передъ нимъ вдругъ предсталъ весь Тарасконъ: клубъ, охотники по фуражкамъ, зеленое кресло въ лавкѣ Костекальда, а надъ кресломъ, подобно орлу съ распростертыми крыльями, огромные усы храбраго капитана Бравиды… А онъ… онъ, Тартаренъ, позорно сидитъ тутъ на коврѣ, поджавши подъ себя ноги, какъ какой-нибудь турка, въ то время, какъ его соотечественники воображаютъ, будто онъ избиваетъ кровожадныхъ чудовищъ. Тартарену изъ Тараскона стало невыносимо стыдно и онъ заплакалъ.
Вдругъ герой воспрянулъ:
— На львовъ! На львовъ!
И онъ бросился въ чуланъ, гдѣ подъ слоемъ пыли бездѣйственно валялись складная палатка, аптека, консервы, ящиви съ оружіемъ…
Черезъ минуту все это было уже на серединѣ двора. Покончились дни Тартарена-Санхо; налицо оставался только Тартаренъ-Кихотъ.
Все быстро осмотрѣно; вооруженіе, весь снарядъ, огромные сапоги надѣты; написана короткая записка, которою Байя поручается дружескимъ попеченіямъ князя; къ запискѣ приложено нѣсколько голубыхъ банковыхъ билетовъ, смоченныхъ слезами… и неустрашимый Тартаренъ мчится въ дилижансѣ по дорогѣ на Блидахъ… Въ опустѣвшемъ домикѣ негритянка растерянно разводитъ руками надъ опрокинутымъ кальяномъ, надъ чалмой, валяющейся рядомъ съ туфлями, надъ всѣми мусульманскими доспѣхами Сиди Тартри, безпорядочно разбросанными подъ фигурнымъ навѣсомъ веранды…
ТРЕТІЙ ЭПИЗОДЪ
Въ странѣ львовъ
I
Дилижансы въ ссылкѣ
По пыльному алжирскому шоссе катился грузный дилижансъ, по старинному обитый толстымъ, вылинявшимъ отъ времени голубымъ сукномъ, съ огромными жесткими помпонами въ углахъ стежки. Тартаренъ усѣлся, какъ могъ, въ углу кареты. Въ ожиданіи вдохнуть въ себя просторъ пустынь, по которымъ рыщутъ африванскіе хищные звѣри, нашъ герой вынужденъ былъ довольствоваться пока специфическимъ запахомъ стараго дилижанса, странною смѣсью всевозможныхъ запаховъ отъ людей, лошадей, сьѣстныхъ припасовъ, кожи чемодановъ и гнилой соломы. И народъ въ каретѣ былъ всякій: монахъ-траппистъ, купецъ жидъ, двѣ кокотки, догоняющія свой полкъ — третій гусарскій, фотографъ изъ Орлеансвилля. Но какъ ни разнообразно и интересно было такое общество, нашъ тарасконецъ не расположенъ былъ вступать въ разговоры и сидѣлъ, мрачно задумавшись, заложивши руки за перевязи своего вооруженія и уставивши штуцера между колѣнами. Его спѣшный отъѣздъ, темные глаза Байи, перспектива грозныхъ опасностей охоты, — все это волновало его умъ и сердце, а тутъ еще этотъ старый европейскій дилижансъ своимъ патріархальнымъ видомъ смутно напоминалъ о Тарасконѣ, о давно прошедшемъ, о дняхъ молодости, поѣздкахъ по окрестностямъ города, о веселыхъ обѣдахъ на берегу Роны.
Смерклось, наступила ночь. Кондукторъ зажегъ фонари. Дилижансъ катился, жалобно поскрипывая заржавленными рессорами, лошади отбивали ногами частую дробь по дрянному шоссе; погромыхивали бубенцы. Отъ времени до времени съ имперіала кареты раздавался грохотъ желѣза. Это встряхивалось боевое снаряженіе смѣлаго охотника. Въ теченіе нѣсколькихъ минутъ Тартаренъ видѣлъ еще, сквозь дремоту, забавныя фигуры сосѣдей, то мѣрно кивающихъ головами въ тактъ качки экипажа, то подпрыгивающихъ на толчкахъ; потомъ его глаза закрылись, мысли спутались и только въ ушахъ раздавался неясный гулъ колесъ и старческое покряхтываніе тяжелаго дилижанса.
Вдругъ какой-то таинственный голосъ, хриплый и шамкающій, назвалъ тарасконца по имени:
— Господинъ Тартаренъ! Господинъ Тартаренъ!
— Что нужно? Кто зоветъ меня?
— Я, господинъ Тартаренъ… Вы меня не узнаете?… Я старый дилижансъ, возившій двадцать лѣтъ тому назадъ пассажировъ изъ Тараскона въ Нимъ… Сколько разъ возилъ я и васъ, и вашихъ друзей, когда вы отправлялись охотиться по фуражкамъ къ Жонкьеру или къ Бельгару… Сначала я было не призналъ васъ, — ишь вы нарядились туркой, да и пополнѣли таки. Ну, а какъ вы только захрапѣли, тутъ уже не могло быть сомнѣнія, я сразу узналъ васъ.
— Ладно, ладно! — проговорилъ Тартаренъ съ досадой, потомъ смягчился и добавилъ:- Васъ-то, старина, какъ сюда занесло?
— Ахъ, дорогой мой господинъ Тартаренъ, не по доброй волѣ занесло меня сюда, могу васъ завѣрить. Какъ только прошла тамъ желѣзная дорога, такъ сейчасъ же и порѣшили, что я уже никуда не гожусь, и отправили меня въ Африку… Да и не меня одного! Почти всѣ французскіе дилижансы подверглись административной высылкѣ. Признали насъ слишкомъ реакціонными и закабалили въ эту каторгу… Тамъ у васъ во Франціи это зовется алжирскими желѣзными дорогами.
Тяжко вздохнулъ старый дилижансъ и продолжалъ: