Необычное задание

— Руководство университета направило, по согласованию с партийными органами. Говорят, еще до войны — весной 1941-го, вы подали в самые разнообразные инстанции ряд жалоб и прошений, касающихся несправедливого лишения гражданства ваших предков, мечтающих вернуться на Родину.

— Было такое, — равнодушно бросил академик, по-прежнему не открывая до конца дверь. — Но теперь все это уже не очень актуально: дед недавно ушел из жизни, так и не дождавшись прощения.

— Извините. Немного затянули с рассмотрением. Сами понимаете, какое время.

— Да-да… Война все-таки… Хорошо, отец еще жив; может, хоть его напоследок осчастливите.

— Будем стараться.

— Одного не могу понять: причем здесь вы, коллеги, ученые мужи?

— В одном из обращений содержалось мнение, что ваш отец может по доброй воле вернуть в Россию некоторые очень важные реликвии, так сказать, в обмен на лояльность советской власти.

— И что?

— У нас в университете, куда руководство компетентных органов обратилось за необходимыми разъяснениями, создали комиссию, так сказать, по возвращению культурных ценностей. Я ее научный руководитель, Николай Петрович — мой заместитель.

— Так вот на что вы повелись? Впрочем, как раз на такую реакцию я и надеялся. Что ж, заходите, дорогие товарищи…

Последние слова были произнесены с такой желчью, что наши герои несколько оторопели и долго не решались переступить порог квартиры.

— Проходите, проходите, пожалуйста; чувствуйте себя, как дома… — еще раз предложил Мыльников.

— Спасибо!

Плечов первым прошел в хоромы "бесноватого", по мнению археолога Рыбакова, философа и, не дожидаясь дополнительного приглашения, устроился на старинном мягком диване с деревянными подлокотниками, после чего жестом предложил остальным сделать то же самое.

— Ну-с, начинайте-с… — подначил Мыльников, нервно расхаживая взад-вперед прямо перед лицами незваных гостей и постоянно поглаживая при этом ухоженную бородку, что, следует признать, весьма негативно — раздражающе — действовало на психику пришедших, особенно Прасковьи, которой приходилось постоянно отвлекаться от всецело охватившей ее страсти — осмотра роскошных профессорских хором. Высокие потолки с лепниной, огромные окна, а мебель!..

— Значит, так… Во-первых, вам привет от Бориса Александровича, — тем временем на свой страх и риск предпринял "ход конем" Ярослав, не понаслышке знавший о серьезных расхождениях во взглядах двух ученых.

— Рыбакова?

— Так точно!

— С этого, молодой человек, и следовало начинать! — с неподдельным восторгом воспринял такой поворот событий владелец апартаментов. — Надеюсь, мы с ним, как прежде, относимся друг другу с должным уважением…

— Да… Но — признаюсь по секрету — иногда наш общий знакомый смеет не очень лицеприятно высказываться в ваш адрес. Хотелось бы узнать почему? — попытался с разгона выяснить истину Плечов, однако академик, слывший в научных кругах прекрасным психологом и даже психоаналитиком, физиогномистом, лишь равнодушно махнул в ответ рукой:

— Это только на официальных мероприятиях, в присутствии сами знаете кого, он клянет меня на чем свет стоит, а в приватных беседах — слушает, раскрыв рот, и слово вставить боится! А потом некоторые мои предположения вдруг вовсю обыгрываются в его научных трактатах…

— На Бориса Александровича это непохоже! — грудью стал на защиту репутации своего близкого, с недавних пор, приятеля тайный агент.

Друг — это святое.

Так он был воспитан.

Как и все тогдашнее поколение советских граждан.

— Плохо вы его знаете… — грустно вздохнул Дмитрий Юрьевич, наперед считав с лица нашего главного героя всю защитную аргументацию.

— А вот и неправда, — невзирая ни на что, продолжал гнуть свою линию Плечов. — Очень даже хорошо! Он честный и, что немаловажно, — прямой человек. Между прочим, из староверов, о моральных принципах которых вам должно быть известно.

— Это правда, — согласился Мыльников. — Еще наши родители тесно дружили. А я, если хотите знать, с его идейными наставниками по сто грамм пивал. С Юрием Владимировичем, Сергеем Владимировичем, Василием Алексеевичем…

— Академиком Готье, профессорами Бахрушиным и Городцовым? — понимая, что таким образом академик в очередной раз проверяет его на профпригодность, сделал необходимые уточнения Ярослав. Что важно — совершенно безошибочно.

— А труды самого Рыбакова вы читали? — не сбавлял напора Мыльников.

— Естественно.

— И как относитесь к его размышлениям о россоманах?

— Положительно.

— Смею вас заверить, что к такой трактовке этого научного термина Бориса подтолкнул именно я!

Дмитрий Юрьевич распалился до такой степени, что, казалось, вот-вот закипит от негодования. Секретному сотруднику даже захотелось полить его водой. Прямо из брандспойта, если б тот вдруг оказался под рукой, или хотя бы из уже работающего крана.