Ёну и Кванхо ошарашены такой цифрой.
КВАНХО. Ничего себе! Правда? Вот это да!
ЁНА. Вот это да…
КВАНХО. А мы ведь больше трех лет жили на Канхвадо! Надо было тогда землю купить! Эх!
ГЫРАМИ. Но мой непутевый отец решил отдать все своим братьям, а сам, кроме долгов, ничего не получит! Пятьдесят процентов – дяде Тонилю, тридцать – дяде Тони, а нам – двадцать процентов.
КВАНХО. А твои дяди, что, иностранцы? Тон-иль и Тон-и?
ГЫРАМИ. Нет, их имена соответствуют порядку, в котором они родились: первый – Тониль, второй – Тони и младший – Тонсам[10]
. А вместе с фамилией получается Тон Тониль, Тон Тони и Тон Тонсам. Это дедушкина работа. Как будто собакам наспех клички придумал. А знаете, как его самого звали при этом?ЁНУ. Как?
ГЫРАМИ. Вонбин. Тон Вонбин – имя для красавчика[11]
.Гырами и Кванхо смеются.
Ёну не понимает, что здесь смешного, и сидит с серьезным лицом.
КВАНХО. А почему только долги? Если твоему отцу достается двадцать процентов, то от десяти миллиардов ему должно остаться двести миллионов вон.
ГЫРАМИ. Потому что Тон Тонсам – настоящий болван! Он обязался выплатить все налоги самостоятельно. Притом что даже не знал тогда, какой будет сумма. А позавчера узнал и слег с ударом.
ЁНУ. Сколько налогов?
Гырами берет телефон, чтобы найти сохраненную цифру.
ГЫРАМИ. Подоходный налог от передачи земли вместе с муниципальным подоходным налогом – два миллиарда двести шестьдесят миллионов вон. Ну разве это не ерунда? От общей суммы компенсации в десять миллиардов один дядя получает пять миллиардов, другой – три, а у моего отца появляется долг в двести шестьдесят миллионов вон! Такое вообще бывает?
Ёну и Кванхо хмурятся.
КВАНХО. А зачем твой отец подписывает такие невыгодные договоры?
ГЫРАМИ. Мой отец думает, что его братья великие. Сам он всю жизнь в поле работал, учился мало, а вот братья его постоянно хвастаются, что в Сеуле образование получали. У них и в возрасте разница большая, со старшим – двенадцать лет… Если они что-то говорят, папа даже возразить не может.
Кванхо с сожалением вздыхает.
ГЫРАМИ. Мы для них ничто, мелочь, с нами можно не считаться, потому что нам по таким вопросам и проконсультироваться не с кем. Но тут-то я и сказала, что у меня вообще-то есть подруга-юристка!
ЁНУ. Кто?
ГЫРАМИ
ЁНУ. Я?.. Я больше не работаю.
ГЫРАМИ. Что? Почему?
КВАНХО. Да, мне тоже интересно узнать! Почему ты не хочешь работать?
Гырами и Кванхо, которых Ёну не посвящала в подробности, сверлят ее взглядом. Ёну смущается и не может ничего ответить.
ЁНУ. Я тебя познакомлю с другими адвокатами. Расписка сейчас у тебя?
ГЫРАМИ. Нет, она должна быть у папы.
Кванхо, надеясь, что это шанс повлиять на решение Ёну, вскакивает с места.
КВАНХО. Тогда поехали! Я закрою кафе, и мы все вместе поедем за распиской!
ЁНУ. Что?
ГЫРАМИ. Ура! Едем на Канхвадо все вместе! Супер!
Малолитражка Кванхо мчит на Канхвадо.
Кванхо ведет машину, Ёну сидит на переднем сиденье, а Гырами – на заднем.
КВАНХО. Давно мы на Канхвадо не были! В Сеул мы переехали, когда Ёну поступила в университет, значит, семь лет прошло? Ты, Гырами, переехала в Сеул примерно тогда же?
ГЫРАМИ. Да, после того как старшие классы окончила.
КВАНХО. Заедем ненадолго в город? Заглянем в вашу школу.
ГЫРАМИ. Зачем?
КВАНХО. Ну, воспоминания ведь все-таки. Вам разве не интересно, как дела в вашей родной школе?
ГЫРАМИ. Не интересно.
ЁНУ. Не интересно.
КВАНХО. Правда?
Кванхо почему-то разочарован. Ёну смотрит в окно. Спустя семь лет местный пейзаж кажется ей незнакомым.
ЁНУ. (N) В школе надо мной издевались, поэтому отец решил переехать на Канхвадо. Он думал, что в маленькой деревенской школе мне будет лучше.
Десять лет назад.
Спортивная площадка перед маленькой, на сто учеников, школой. Сорокадвухлетний Кванхо сидит перед шестнадцатилетней Ёну и говорит с ней, заглядывая в ее глаза.
КВАНХО. Местные дети добрые и искренние. Все будет хорошо, совсем не так, как в Сеуле.
ЁНУ. Да.