Необыкновенная история обыкновенного кота

Убили хиппи. Его вывозили из подъезда в пластиковом саване, и все же Фипс узнал знакомый запах. Рука Паровоза, намертво сжимающая пивную бутылку, свесилась из мешка. Фипс отвернулся и почувствовал, что дрожит. Его душили слезы. Наверху раздался выстрел, и Фипс рванул по лестнице. Тело Бенни, огромное и неуклюжее, распласталось посреди захламленной конуры Джерри. В углу выл и кричал обезумевший Мартис. Собаколов двинулся к болонке, и тогда Фипс впился ему в руку. Он рычал, переходя то на лай, то на яростное мяуканье, и успел изрядно покалечить душегуба, прежде, чем получил пулю в бок. Боль вспыхнула и раскрылась ослепительно белым цветком. Он слышал еще выстрел, слышал, как взвился и затявкал раненый Мартис. Слышал, как заорал его напарник: "Это же КД, сука! Головой за него ответишь!!!"

А потом свет померк.

Первое, что пришло из мира звуков – человеческая речь.

"Я никогда такого не видел", – говорил кто-то, насквозь пропахший аммиаком.

"Кот, переодетый собакой – это чья-то шутка?" – спрашивал женский голос.

Появилось смазанное изображение, но ослепляюще-яркий свет мешал рассмотреть детали.

"Надо покопаться в его мозгах, Черил. Это нонсенс".

Фипс попытался пошевелить лапами, но оказалось, что он намертво зафиксирован на жестком металлическом столе кожаными ремнями. Голоса удалились. Фипс приподнял голову и не понял, где находится. По периметру стола его окружали клетки с животными. В одной из них кот разглядел знакомый силуэт Мартиса, голова которого была туго забинтована и как-то странно свесилась на бок.

Фипс попробовал позвать друга, но в горле было так сухо, что вместо звука вырвался только хрип. Звери зашевелились в своих камерах и с интересом прильнули к решеткам. Но не Мартис. Маленький песик продолжал сидеть в той же неестественной позе, уставившись в одну единственную точку на полу клетки.

"Мартис, болван!" – позвал его Фипс, не узнавая собственного голоса.

Мартис не пошевелился.

"Оставь его! – Прохрипело кожаное чудище в камере рядом с Мартисом. – Он спекся".

"Чего?" – не понял Фипс.

"Они поджарили ему мозги, парень. Ты что, не догоняешь, куда попал?"

Но Фипс не догонял.

Кожаное чудище, которое было когда-то обезьяной, повернулось к нему спиной. И Фипса едва не вырвало. Вся спина примата была сплошь утыкана какими-то трубками и датчиками. Фипс застонал, а обезьяна повисла, уцепившись за прутья клетки, и стала ритмично раскачиваться, страшно гортанно крича:

"Ты в лаборатории, парень! Это смерть!! Смерть!!!"

глава 4. освобождение

По ночам у Фипса было много времени подумать.

В полумраке среди невообразимой кафельной тишины он размышлял о том, как страшен этот мир. Мама не успела сказать ему об этом, потому что умерла при родах на таком же вот столе, двадцать четыре часа в сутки находящемся теперь в поле зрения кота.

Ночью в лаборатории было тихо. Звери научились не издавать шума. Малейший звук срабатывал как сирена тревоги для лаборанта в белом халате. И процедуры начинались снова. Врачи называли это "периодами биологической активности подопытного образца". А потому "образцы", не в силах более переносить издевательства и мучения, старались помалкивать, пряча свои стоны, боль, ужас и отчаяние глубоко в шкуру (у кого она еще осталась).

Мартиса усыпили. Он так и не пришел в себя. На сером металлическом столе ему распилили череп и перекладывали мозги в банку с резко пахнущей жидкостью. В тот день Фипс научился плакать без звука.

Примат по имени Нуддлз умирал от странной лихорадки. Он участвовал в экспериментальной программе по спасению человечества.

Вчера он почти уже не мог дышать, а только прерывисто хрипел и булькал. Его горло раздулось, как горлышко неуклюжего глиняного сосуда, изо рта толчками выходила кровавая пена. Но он все еще жил. Врачи и лаборанты то и дело кололи его, забирая то кровь, то спинномозговую жидкость, уже не обезболивая. На рассвете Нуддлз закричал. Он кричал так громко и пронзительно, что кровь хлынула у него горлом, а потом он скорчился, как поджаренный таракан и, дернувшись конвульсивно, замер уже навсегда.

Звери взвыли, многие истошно заколотили в стены.

Вбежали два лаборанта со шприцами наготове, и животные тут же забились в дальние уголки своих камер. Воцарилась оглушающая тишина. В этом погребальном безмолвии Нуддлза располосовали на сером столе. Фипс смотрел, не в силах оторвать взгляд, как вывалились кишки кожаного чудища. Как его легкие – пористая кровавая губка – плюхнулись в металлический тазик. Томилин, макака-резус, захохотал истерически – сдали нервы.

И тогда Фипс сошел с ума. Он заметался по клетке, пытаясь сорвать повязки, раздирая себе бока о металлическую решетку, и все кричал, кричал…

От снотворного всегда было сухо во рту. Черил поставила перед ним миску. Он пытался оцарапать ее, но, как всегда, лапа, будто налившись свинцом, не отрывалась от пола клетки.

"Сегодня уже молодцом, маленький обманщик?" – как всегда ласково спросила Черил. Голосом, который предвещал только уколы, операции и смерть.

"Набирайся сил, малыш – завтра твой день!"

У Фипса упало сердце.